Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Автор: Аллорет НКеллен
Бета: fandom Robin Hood 2014
Канон: Robin of Sherwood
Размер: мини, 2590 слов
Пейринг/Персонажи: Гай Гисборн/ОЖП, Робин Локсли, шериф Роберт де Рено, ОМП
Категория: джен, гет
Жанр: ангст, броманс, романс
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: (если есть)
Краткое содержание: ничто никогда не заканчивается
Примечание: постканон
читать дальшеКошмары возвращались. Гай уже почти научился жить с ними, научился принимать их, как доказательство того, что Локсли никуда не уходил из Шервуда. Временами ему чудилось, будто он сходит с ума, и первый рыцарь шерифа Ноттингемского делал все, чтобы просто не думать об этом. Он почти все время проводил, гоняя солдат, охотясь, либо объезжая владения милорда. Но то было днем, а ночи впивались в него, как злые псы, только грызли не тело, а душу. В безумных снах он снова шел через темный лес, видя перед собой мелькающую узкую спину в грязной рубахе, длинные темные волосы, отросшие ниже лопаток. Он бежал следом за Локсли, понимая, что тот мертв. И когда, наконец, настигал, то хватал за плечо и разворачивал к себе лицом.
В кошмарах Локсли казался совсем юным, таким, каким Гай впервые увидел его. Те же тонкие руки, гибкое тело, словно состоявшее из костей, кожи и связок. Те же глаза, веселые и одновременно полные странной тоски. Во сне он казался совсем мальчишкой. Во сне он выглядел, будто ангел с витражей в соборе, куда Гая однажды свозил отчим. Гай смотрел на него, не пытаясь поднять меч или ударить, потому что знал — убив Локсли, он убьет и самого себя. И когда с лица Локсли начинала сползать кожа, он не мог пошевелиться или закричать, он мог только смотреть, как обнажаются... не кости, нет, нечто ослепительное, сияющее, словно солнце в погожий день. Он хотел кричать... хотел бежать... и не мог.
Дни складывались в недели, месяцы превращались в годы. И всякий раз за месяц до того дня, когда погиб Локсли, начинались проклятые сны. Всякий раз, когда он уже думал, что избавился от них, они являлись.
"Скоро стемнеет, Гай, а ты так и не получил благословения..." — раз за разом звучал мягкий, вкрадчивый голос того, кто ушел... и остался. Навсегда остался, чтобы терзать его.
Это было странно, но за все годы Гай ни разу не обмолвился никому о своих снах. Даже на исповедях, которые случались более, чем редко, он не находил в себе сил и решимости заговорить о них. Ночи несли ад понимания. И, просыпаясь в поту, Гай лишь закусывал пальцы, силясь сдержать стоны. И время не утишило той боли, что поселилась в его душе со времени гибели Локсли. Эту боль не вытравить было ничем, как и те мгновения и расстояния, всегда отделявшие острие меча Локсли от его сердца. Он не хотел думать, мечты были чужды ему, чужды самому складу его души, но не раз он ловил себя на том, что мечтает, чтобы Локсли либо чудом, либо волей своего отца-демона остался жив. И чем больше проходило времени, тем сильнее грызла его эта тайная тоска-мечта.
Прошло семь долгих лет. Семь лет с той минуты, как надежда ушла из жизни Гая. Он не помнил, чтобы хоть раз испытывал радость после этого дня. Даже попытка завладеть сокровищами принесла не счастье, а холодное чувство, отдаленно напоминающее удовлетворение. И все больше наваливалась усталость сродни той, что охватывает стариков. А ведь ему было только тридцать два года.
Шериф де Рено сильно сдал после истории с глиняным големом. По счастью мерзкая кукла рассыпалась незадолго до прибытия к месту назначения, так что шериф не получил никакой кары за обман. Но это событие подкосило его. Почти месяц он хворал, не желая никого видеть, свалив все дела на Гая. Когда же хворь прошла, то де Рено был весьма удивлен, что замок все еще цел, и Гай управляет им вполне достойно.
С тех пор миновало почти четыре года. Иной раз Гай, которого де Рено оставлял за старшего во время отлучек в гости либо в аббатство к брату, бывал жесток с крестьянами и слугами, но в такие мгновения словно горячее дыхание обдавало его щеку, и он чувствовал, как на плечи ложатся теплые руки. Когда это случилось впервые, Гай едва не тронулся умом от потрясения. Редко ему доводилось напиваться до такого состояния, как после первого прикосновения с того света.
Понемногу он приучил себя не вздрагивать, и в таких случаях пытался найти смягчающие обстоятельства для людей, приходивших к нему на суд. В эти минуты он почти успокаивался, чувствуя за спиной присутствие. Чье? Ему хотелось думать, что Локсли.
Седьмой год принес еще более странные видения и сны. Измученный Гай старался проводить ночи, бодрствуя, либо напиваться до мертвецкого состояния, но ни то, ни другое не помогало. Снова Локсли бежал от него в лесную чащу, и снова Гай спешил за ним. И снова пробуждался, окаменевший от ужаса и мокрый от пота, вцепившись влажными пальцами в медвежью шкуру и глядя перед собой невидящими глазами.
Он не мог вспомнить, что так напугало его, помнил лишь ослепляющий свет и слышал голос, произносящий странные слова. Он не понимал этих слов, но голос был женским и в нем слышались слезы. Этот голос выламывал тело, а речитатив сводил с ума. Временами Гай слышал жалобное хныканье и всхлипы даже днем.
Ночь несла боль. Но было и еще что-то. Что-то новое, странное. Локсли остановился на опушке, держа в руке обломки своего верного лука. Гай перевел дыхание и двинулся к нему. Тот медленно поднял половинки лука. Глаза его были печальны.
"Благословение, Гай... тебе нужно благословение", — прошелестел беззвучный голос.
А потом Гай увидел девушку. Она шла от него по узкой лесной тропинке, и белое платье ее было запятнано кровью. Она шла и пела, и от этой песни или, скорее, речитатива вроде тех, что выговаривают плакальщицы, у Гая оборвалось сердце. Но теперь он понимал каждое слово, хотя девушка по-прежнему пела на неизвестном ему языке.
"...Я врагом твоим не был, ты знаешь. Я умру, ты за мной истаешь... Не зови, не моли вернуться. Не успеешь ты оглянуться, как явлюсь пред тобой, готовый от беды укрыть тебя снова. Пусть как враг, как зверье лесное... Или мне не будет покоя..."
Локсли подошел к нему и коснулся его щеки впервые за все время. Он не открыл рта, но голос его прозвучал в сознании Гая: "Следуй за мной!"
Поутру Гисборн проснулся чуть живой от душевной боли и тоски. Измотанный, с темными кругами под глазами, он сам походил на призрак. Слуги шарахались от него и по малейшему шевелению губ бросались исполнять приказания. Был седьмой день с начала видений седьмого года. Гай велел вывести из конюшни Фьюри, который постарел, но по-прежнему служил ему верой и правдой. Взяв сокола, подаренного ему одним из лордов и испросив разрешения у шерифа, Гай выехал из замка и направился в низину, где обычно водилась мелкая дичь.
Теплый ветер развевал его волосы, подрезанные шапкой. Не будь темных кругов под глазами и морщинки меж бровей, он бы казался совсем юным. Фьюри шел ровным галопом, подстраиваясь под седока. Впереди в высокой траве замаячила высокий худой человек в драной рубахе и с длинными, ниже лопаток, волосами. У Гая от волнения сбилось дыхание, он пригнулся к шее коня, сжав коленями его бока, и тот ускорил шаг. Но хотя человек и шел не торопясь, Гай никак не мог настигнуть его. Сокол возмущенно заклекотал, впиваясь когтями в кожаную перчатку. Фьюри принялся подниматься на холм, откуда был спуск в низину. На вершине Гай остановил его, чувствуя, как бешено колотится сердце. Фьюри затанцевал, тревожно всхрапывая. Человек с длинными волосами исчез, словно его и не было. Гай нигде никого не видел. Помедлив, он тронул коня и стал спускаться в низину. Сердце у него ныло, как всегда, когда он бывал здесь.
Фьюри шел ровным галопом, Гай чуть придержал его, завидев поодаль, у самой косы, отделявшей Ноттингем от владений графа Дюбуа, женскую фигуру. Удивленный, он смотрел, как женщина, не разбирая дороги, бежит в его сторону. И только когда она оказалась в ярдах в пяти от него, Гай понял, что вся ее одежда состоит лишь из густых черных волос, облаком окутывающих тело. Она подняла голову, увидела его и замерла. Лицо ее было совсем молодым, она была едва ли старше двадцати лет, большие глаза, цветом похожие на драгоценный северный янтарь, полны страха.
Гай спрыгнул со спины Фьюри, держа перчатке сокола. Что-то екнуло в груди при виде этой девушки. Раздался топот копыт, и из пролеска вылетели несколько всадников, которыми предводительствовал Саймон Дэлоури, владетель Дюбуа. Девушка оглянулась, вскрикнула и побежала к Гаю.
Тот шагнул вперед, и спустя несколько мгновений измученная, задыхающаяся девушка упала к его ногам. Она не просила, не умоляла, лишь обняла его колено и прижалась к нему лицом. Сердце у Гая снова заколотилось.
— Стойте, сэр Саймон! — поднял руку молодой рыцарь, глядя в злые синие глаза старого, чье изуродованное шрамами лицо являло собой устрашающую картину. Дэлоури поднял коня на дыбы, но тут узнал Гая.
— Приветствую вас от имени милорда и своего собственного, сеньор Дюбуа, — слегка поклонился Гай, отдавая дань уважения старшинству. — И всегда рад видеть вас другом и союзником Ноттингема.
Старый рыцарь спешился, передав поводья одному из сопровождающих. Видно было, что вежливый привет и спокойная речь Гая немного утишили его ярость.
— И тебе привет, сэр Гай из Гисборна, — кивнул Дэлоури, — в добром ли здравии твой сюзерен?
— Он вполне здрав, сэр Саймон, — спокойно ответил Гай. — Как видите, сегодня я отпросился на охоту с моим новым соколом. Взгляните, видели ли вы когда-нибудь подобную птицу?
— Поистине, великолепное создание, — восхитился Дэлоури. — Насколько я могу судить, эта птица из соколятни графа Моргвина. Его соколы славятся по всей Англии.
— Вы правы, и глаз у вас на редкость верный, — улыбнулся Гай, — этот сокол подарен мне сэром Юстусом из Моргвина в последний его визит.
Дэлоури облизнул губы. Было заметно, что сокол ему очень понравился. Гай взглянул на девушку, которая так и стояла на коленях, прильнув щекой к его ногам. Решение зрело в нем с того мгновения, когда он только увидел ее. На плечи легли незримые горячие руки, и тихий вздох не слышал никто, кроме него.
— Кто эта девица? — безразлично спросил Гай, сдвинув ногу так, что девушке пришлось отстраниться. Дэлоури состроил отвратительную гримасу.
— Всего лишь сарацинская девка, которую я решил испробовать перед тем, как отдать слугам. Строптивая кобылица, о бока которой ломали мало палок.
— Девственна? — Гай с трудом заставил себя говорить равнодушно и молил всех святых, чтобы старик не обратил внимания на его вспыхнувшие щеки.
Дэлоури хмыкнул.
— Само собой. Я не стал бы вставать с места ради порченой суки, просто велел бы спустить собак.
Гай усмехнулся, подкинув на руке сокола, который взмахнул крыльями и заклекотал. Внимание старого рыцаря тут же оказалось вновь приковано к прекрасной птице.
— Что вы думаете насчет обладания этим красавцем? — словно бы невзначай спросил Гай.
— Думаю, обладатель его может почитать себя счастливцем, — Дэлоури восхищенно покачал головой.
— В таком случае я прошу вас принять этого сокола от меня в дар от чистого сердца и с лучшими пожеланиями, — Гай привлек все свои познания, коим обучился у придворных, иной раз гостивших в Ноттингеме.
— Это поистине драгоценный дар, — Дэлоури с трудом перевел дыхание, — и не будет ли он слишком дорого стоить вам, сэр Гай? Ведь он из соколятни вашего сюзерена.
— О, этот сокол принадлежит лично мне, — Гай послал старику самую очаровательную из своих ухмылок, — и я имею полное право распоряжаться им по своему усмотрению.
— Но что же вы хотите взамен? — Дэлоури бросил выразительный взгляд на девушку, дрожавшую у ног Гая. Тот осторожно пересадил сокола на седло, снял кожаную рукавицу и протянул ее Дэлоури.
— О, если вы уступите мне эту девицу, я почту себя вполне счастливым, — сказал он, провожая взглядом сокола, занявшего место на руке нового владельца. Дэлоури осторожно погладил серые перья на крыле птицы.
— Она ваша, сэр Гай, — все, кроме сокола, уже мало занимало его, и Гай поторопился воспользоваться этим. Сорвав плащ, он набросил его на скорчившуюся в траве девушку, легко поднял ее и усадил в седло.
— Доброго вам дня и хорошей охоты, сэр Саймон.
Девушка сидела, прильнув к его груди, и Гай чувствовал себя до странного спокойным и сильным. Тревоги, боль и безысходность, терзавшие его последние годы почти непрерывно, вдруг оказались так далеко.
— Благодарю, мой господин, — мягко произнес женский голос, и Гай вздрогнул, таким знакомым он показался.
— Как тебя зовут? — спросил он, оттягивая за волосы ее лицо от своей груди. Девушка слабо улыбнулась.
— Мунис.
— Ты сарацинка?
— Да, господин.
Он выпустил ее волосы, и она снова доверчиво прижалась к нему. Гай направил Фьюри прямым ходом к Ноттингему, но не гнал сильно. Ему было хорошо ехать, держа в объятиях воплощенную нежность по имени Мунис.
Де Рено с любопытством оглядел приобретение Гая и пожал плечами.
— И за эту девку ты отдал отличного сокола? — язвительно поинтересовался он. — Мда-а, я-то думал, что времена твоих глупостей миновали. Впрочем, насколько знаю, тебя никогда особенно не интересовали девки, разве что та еврейка, из-за которой ты едва не лишился головы.
Гай пожал плечами. Ехидные замечания шерифа давно уже не трогали его.
— Если вы позволите, милорд, я бы поднялся к себе, — сказал он, положив руку на плечо своей новой собственности.
Де Рено еще немного поехидничал, но в конце концов позволил ему уйти. Гай вздохнул с облегчением, поднявшись в свои покои, больше напоминавшие каменный мешок. На стенах висели потертые шкуры, крошечный камин, едва разгонявший ледяной холод, жесткая лежанка, тоже застеленная шкурами.
— Я велю принести тебе платье, — сказал Гай, заметив, что девушка забко кутается в его плащ. — Будешь жить здесь, и постарайся не попадаться на глаза милорду.
Мунис смотрела на него своими янтарными глазами, и в их глубине безвозвратно тонули кошмары и боль одиночества.
— Велит ли господин своей рабыне разжечь огонь в камине? — тихо спросила она, наклонив голову так, что пышные волосы волной заструились по правому плечу.
Неожиданно для себя Гай погладил ее по щеке.
— Почему ты побежала ко мне? — задал он вопрос, терзавший его с того мгновения, как она упала к его ногам в поле.
Мунис пожала плечами и неожиданно лукаво улыбнулась.
— Ты видел того, кто шел за мной. Другие были еще омерзительнее и хуже. А в твоих глазах, мой господин, я не увидела злобы и ненависти. Лишь грусть была в них. Ты показался мне ангелом, господин, ибо за мной гнались демоны. И я упала к твоим ногам... И не ошиблась.
Гай усмехнулся и провел ладонью по мягким волосам девушки.
— Я принесу одежду для тебя и поесть нам обоим. А ты разожги огонь.
Когда спустя месяц Гай объявил, что женится на спасенной им девице Мунис, шериф скривился. Однако он вынужден был признать, что девушка достойна стать супругой его первого рыцаря. Мунис не была простолюдинкой, ее отцом был сарацинский воин, служивший в свите самого Саладина. Она была обучена владению саблей и луком, а также умела разбирать сложные аравийские письмена и латинские буквы. При всем том Мунис была скромна и вдобавок, несмотря на все перипетии судьбы, сумела уберечь невинность.
Гай увез молодую супругу в Гисборн, уже порядком обветшавший. С ним были всего трое слуг и две молодые служанки, которых де Рено подарил им на свадьбу. Мунис не роптала, напротив, сразу принялась обживать замок, обустраивать его. Она оказалась мудрой управительницей, и вскоре жалкий клочок земли и маленькая деревенька, все еще остававшиеся во владении Гая, стали приносить пусть небольшой, но доход.
Почти сразу же после первой брачной ночи, еще более укрепившей Гая в правильности сделанного им выбора, она понесла и спустя положенный срок попросила мужа позвать повитуху. Роды были первыми и проходили долго и мучительно.
Гай мрачно слонялся по коридорам, вслушиваясь в доносящиеся из спальни стоны и голоса. Затем спустился вниз. Руки его дрожали от волнения. Наконец сверху раздался крик младенца, и у новоявленного отца голова пошла кругом. Налив полный кубок вина, он выпил его залпом. Когда вбежала молоденькая служанка, Гай едва не подскочил на месте.
— Милорд... сэр Гай... — девушка запыхалась, но сияла от радости, — у вас сын!
Гай выронил кубок и бросился наверх, к покоям жены.
Мунис лежала на устланном мехами ложе, измученная и слабая, с побелевшими прокушенными губами. Но при виде мужа радостная улыбка озарила ее лицо. Гай быстро пересек комнату и склонился над ней и малышом, завернутым в чистую холстину, которого она держала на руках.
— Взгляни, мой господин, — прошептала она, показывая уже омытого крошку, который посасывал кулачок и смотрел на него до боли знакомыми глазами цвета древесной листвы.
Гай пошатнулся, оперся на стену, пытаясь перевести дыхание. К горлу подкатил комок. Опустившись на колени, он осторожно взял из рук Мунис сына и заглянул в недетские мудрые глаза. Сглотнул комок в горле, уже не пытаясь удержать текущие по лицу слезы. А потом прошептал одними губами:
— Ну, здравствуй, Локсли...
Бета: fandom Robin Hood 2014
Канон: Robin of Sherwood
Размер: мини, 2590 слов
Пейринг/Персонажи: Гай Гисборн/ОЖП, Робин Локсли, шериф Роберт де Рено, ОМП
Категория: джен, гет
Жанр: ангст, броманс, романс
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: (если есть)
Краткое содержание: ничто никогда не заканчивается
Примечание: постканон
читать дальшеКошмары возвращались. Гай уже почти научился жить с ними, научился принимать их, как доказательство того, что Локсли никуда не уходил из Шервуда. Временами ему чудилось, будто он сходит с ума, и первый рыцарь шерифа Ноттингемского делал все, чтобы просто не думать об этом. Он почти все время проводил, гоняя солдат, охотясь, либо объезжая владения милорда. Но то было днем, а ночи впивались в него, как злые псы, только грызли не тело, а душу. В безумных снах он снова шел через темный лес, видя перед собой мелькающую узкую спину в грязной рубахе, длинные темные волосы, отросшие ниже лопаток. Он бежал следом за Локсли, понимая, что тот мертв. И когда, наконец, настигал, то хватал за плечо и разворачивал к себе лицом.
В кошмарах Локсли казался совсем юным, таким, каким Гай впервые увидел его. Те же тонкие руки, гибкое тело, словно состоявшее из костей, кожи и связок. Те же глаза, веселые и одновременно полные странной тоски. Во сне он казался совсем мальчишкой. Во сне он выглядел, будто ангел с витражей в соборе, куда Гая однажды свозил отчим. Гай смотрел на него, не пытаясь поднять меч или ударить, потому что знал — убив Локсли, он убьет и самого себя. И когда с лица Локсли начинала сползать кожа, он не мог пошевелиться или закричать, он мог только смотреть, как обнажаются... не кости, нет, нечто ослепительное, сияющее, словно солнце в погожий день. Он хотел кричать... хотел бежать... и не мог.
Дни складывались в недели, месяцы превращались в годы. И всякий раз за месяц до того дня, когда погиб Локсли, начинались проклятые сны. Всякий раз, когда он уже думал, что избавился от них, они являлись.
"Скоро стемнеет, Гай, а ты так и не получил благословения..." — раз за разом звучал мягкий, вкрадчивый голос того, кто ушел... и остался. Навсегда остался, чтобы терзать его.
Это было странно, но за все годы Гай ни разу не обмолвился никому о своих снах. Даже на исповедях, которые случались более, чем редко, он не находил в себе сил и решимости заговорить о них. Ночи несли ад понимания. И, просыпаясь в поту, Гай лишь закусывал пальцы, силясь сдержать стоны. И время не утишило той боли, что поселилась в его душе со времени гибели Локсли. Эту боль не вытравить было ничем, как и те мгновения и расстояния, всегда отделявшие острие меча Локсли от его сердца. Он не хотел думать, мечты были чужды ему, чужды самому складу его души, но не раз он ловил себя на том, что мечтает, чтобы Локсли либо чудом, либо волей своего отца-демона остался жив. И чем больше проходило времени, тем сильнее грызла его эта тайная тоска-мечта.
Прошло семь долгих лет. Семь лет с той минуты, как надежда ушла из жизни Гая. Он не помнил, чтобы хоть раз испытывал радость после этого дня. Даже попытка завладеть сокровищами принесла не счастье, а холодное чувство, отдаленно напоминающее удовлетворение. И все больше наваливалась усталость сродни той, что охватывает стариков. А ведь ему было только тридцать два года.
Шериф де Рено сильно сдал после истории с глиняным големом. По счастью мерзкая кукла рассыпалась незадолго до прибытия к месту назначения, так что шериф не получил никакой кары за обман. Но это событие подкосило его. Почти месяц он хворал, не желая никого видеть, свалив все дела на Гая. Когда же хворь прошла, то де Рено был весьма удивлен, что замок все еще цел, и Гай управляет им вполне достойно.
С тех пор миновало почти четыре года. Иной раз Гай, которого де Рено оставлял за старшего во время отлучек в гости либо в аббатство к брату, бывал жесток с крестьянами и слугами, но в такие мгновения словно горячее дыхание обдавало его щеку, и он чувствовал, как на плечи ложатся теплые руки. Когда это случилось впервые, Гай едва не тронулся умом от потрясения. Редко ему доводилось напиваться до такого состояния, как после первого прикосновения с того света.
Понемногу он приучил себя не вздрагивать, и в таких случаях пытался найти смягчающие обстоятельства для людей, приходивших к нему на суд. В эти минуты он почти успокаивался, чувствуя за спиной присутствие. Чье? Ему хотелось думать, что Локсли.
Седьмой год принес еще более странные видения и сны. Измученный Гай старался проводить ночи, бодрствуя, либо напиваться до мертвецкого состояния, но ни то, ни другое не помогало. Снова Локсли бежал от него в лесную чащу, и снова Гай спешил за ним. И снова пробуждался, окаменевший от ужаса и мокрый от пота, вцепившись влажными пальцами в медвежью шкуру и глядя перед собой невидящими глазами.
Он не мог вспомнить, что так напугало его, помнил лишь ослепляющий свет и слышал голос, произносящий странные слова. Он не понимал этих слов, но голос был женским и в нем слышались слезы. Этот голос выламывал тело, а речитатив сводил с ума. Временами Гай слышал жалобное хныканье и всхлипы даже днем.
Ночь несла боль. Но было и еще что-то. Что-то новое, странное. Локсли остановился на опушке, держа в руке обломки своего верного лука. Гай перевел дыхание и двинулся к нему. Тот медленно поднял половинки лука. Глаза его были печальны.
"Благословение, Гай... тебе нужно благословение", — прошелестел беззвучный голос.
А потом Гай увидел девушку. Она шла от него по узкой лесной тропинке, и белое платье ее было запятнано кровью. Она шла и пела, и от этой песни или, скорее, речитатива вроде тех, что выговаривают плакальщицы, у Гая оборвалось сердце. Но теперь он понимал каждое слово, хотя девушка по-прежнему пела на неизвестном ему языке.
"...Я врагом твоим не был, ты знаешь. Я умру, ты за мной истаешь... Не зови, не моли вернуться. Не успеешь ты оглянуться, как явлюсь пред тобой, готовый от беды укрыть тебя снова. Пусть как враг, как зверье лесное... Или мне не будет покоя..."
Локсли подошел к нему и коснулся его щеки впервые за все время. Он не открыл рта, но голос его прозвучал в сознании Гая: "Следуй за мной!"
Поутру Гисборн проснулся чуть живой от душевной боли и тоски. Измотанный, с темными кругами под глазами, он сам походил на призрак. Слуги шарахались от него и по малейшему шевелению губ бросались исполнять приказания. Был седьмой день с начала видений седьмого года. Гай велел вывести из конюшни Фьюри, который постарел, но по-прежнему служил ему верой и правдой. Взяв сокола, подаренного ему одним из лордов и испросив разрешения у шерифа, Гай выехал из замка и направился в низину, где обычно водилась мелкая дичь.
Теплый ветер развевал его волосы, подрезанные шапкой. Не будь темных кругов под глазами и морщинки меж бровей, он бы казался совсем юным. Фьюри шел ровным галопом, подстраиваясь под седока. Впереди в высокой траве замаячила высокий худой человек в драной рубахе и с длинными, ниже лопаток, волосами. У Гая от волнения сбилось дыхание, он пригнулся к шее коня, сжав коленями его бока, и тот ускорил шаг. Но хотя человек и шел не торопясь, Гай никак не мог настигнуть его. Сокол возмущенно заклекотал, впиваясь когтями в кожаную перчатку. Фьюри принялся подниматься на холм, откуда был спуск в низину. На вершине Гай остановил его, чувствуя, как бешено колотится сердце. Фьюри затанцевал, тревожно всхрапывая. Человек с длинными волосами исчез, словно его и не было. Гай нигде никого не видел. Помедлив, он тронул коня и стал спускаться в низину. Сердце у него ныло, как всегда, когда он бывал здесь.
Фьюри шел ровным галопом, Гай чуть придержал его, завидев поодаль, у самой косы, отделявшей Ноттингем от владений графа Дюбуа, женскую фигуру. Удивленный, он смотрел, как женщина, не разбирая дороги, бежит в его сторону. И только когда она оказалась в ярдах в пяти от него, Гай понял, что вся ее одежда состоит лишь из густых черных волос, облаком окутывающих тело. Она подняла голову, увидела его и замерла. Лицо ее было совсем молодым, она была едва ли старше двадцати лет, большие глаза, цветом похожие на драгоценный северный янтарь, полны страха.
Гай спрыгнул со спины Фьюри, держа перчатке сокола. Что-то екнуло в груди при виде этой девушки. Раздался топот копыт, и из пролеска вылетели несколько всадников, которыми предводительствовал Саймон Дэлоури, владетель Дюбуа. Девушка оглянулась, вскрикнула и побежала к Гаю.
Тот шагнул вперед, и спустя несколько мгновений измученная, задыхающаяся девушка упала к его ногам. Она не просила, не умоляла, лишь обняла его колено и прижалась к нему лицом. Сердце у Гая снова заколотилось.
— Стойте, сэр Саймон! — поднял руку молодой рыцарь, глядя в злые синие глаза старого, чье изуродованное шрамами лицо являло собой устрашающую картину. Дэлоури поднял коня на дыбы, но тут узнал Гая.
— Приветствую вас от имени милорда и своего собственного, сеньор Дюбуа, — слегка поклонился Гай, отдавая дань уважения старшинству. — И всегда рад видеть вас другом и союзником Ноттингема.
Старый рыцарь спешился, передав поводья одному из сопровождающих. Видно было, что вежливый привет и спокойная речь Гая немного утишили его ярость.
— И тебе привет, сэр Гай из Гисборна, — кивнул Дэлоури, — в добром ли здравии твой сюзерен?
— Он вполне здрав, сэр Саймон, — спокойно ответил Гай. — Как видите, сегодня я отпросился на охоту с моим новым соколом. Взгляните, видели ли вы когда-нибудь подобную птицу?
— Поистине, великолепное создание, — восхитился Дэлоури. — Насколько я могу судить, эта птица из соколятни графа Моргвина. Его соколы славятся по всей Англии.
— Вы правы, и глаз у вас на редкость верный, — улыбнулся Гай, — этот сокол подарен мне сэром Юстусом из Моргвина в последний его визит.
Дэлоури облизнул губы. Было заметно, что сокол ему очень понравился. Гай взглянул на девушку, которая так и стояла на коленях, прильнув щекой к его ногам. Решение зрело в нем с того мгновения, когда он только увидел ее. На плечи легли незримые горячие руки, и тихий вздох не слышал никто, кроме него.
— Кто эта девица? — безразлично спросил Гай, сдвинув ногу так, что девушке пришлось отстраниться. Дэлоури состроил отвратительную гримасу.
— Всего лишь сарацинская девка, которую я решил испробовать перед тем, как отдать слугам. Строптивая кобылица, о бока которой ломали мало палок.
— Девственна? — Гай с трудом заставил себя говорить равнодушно и молил всех святых, чтобы старик не обратил внимания на его вспыхнувшие щеки.
Дэлоури хмыкнул.
— Само собой. Я не стал бы вставать с места ради порченой суки, просто велел бы спустить собак.
Гай усмехнулся, подкинув на руке сокола, который взмахнул крыльями и заклекотал. Внимание старого рыцаря тут же оказалось вновь приковано к прекрасной птице.
— Что вы думаете насчет обладания этим красавцем? — словно бы невзначай спросил Гай.
— Думаю, обладатель его может почитать себя счастливцем, — Дэлоури восхищенно покачал головой.
— В таком случае я прошу вас принять этого сокола от меня в дар от чистого сердца и с лучшими пожеланиями, — Гай привлек все свои познания, коим обучился у придворных, иной раз гостивших в Ноттингеме.
— Это поистине драгоценный дар, — Дэлоури с трудом перевел дыхание, — и не будет ли он слишком дорого стоить вам, сэр Гай? Ведь он из соколятни вашего сюзерена.
— О, этот сокол принадлежит лично мне, — Гай послал старику самую очаровательную из своих ухмылок, — и я имею полное право распоряжаться им по своему усмотрению.
— Но что же вы хотите взамен? — Дэлоури бросил выразительный взгляд на девушку, дрожавшую у ног Гая. Тот осторожно пересадил сокола на седло, снял кожаную рукавицу и протянул ее Дэлоури.
— О, если вы уступите мне эту девицу, я почту себя вполне счастливым, — сказал он, провожая взглядом сокола, занявшего место на руке нового владельца. Дэлоури осторожно погладил серые перья на крыле птицы.
— Она ваша, сэр Гай, — все, кроме сокола, уже мало занимало его, и Гай поторопился воспользоваться этим. Сорвав плащ, он набросил его на скорчившуюся в траве девушку, легко поднял ее и усадил в седло.
— Доброго вам дня и хорошей охоты, сэр Саймон.
Девушка сидела, прильнув к его груди, и Гай чувствовал себя до странного спокойным и сильным. Тревоги, боль и безысходность, терзавшие его последние годы почти непрерывно, вдруг оказались так далеко.
— Благодарю, мой господин, — мягко произнес женский голос, и Гай вздрогнул, таким знакомым он показался.
— Как тебя зовут? — спросил он, оттягивая за волосы ее лицо от своей груди. Девушка слабо улыбнулась.
— Мунис.
— Ты сарацинка?
— Да, господин.
Он выпустил ее волосы, и она снова доверчиво прижалась к нему. Гай направил Фьюри прямым ходом к Ноттингему, но не гнал сильно. Ему было хорошо ехать, держа в объятиях воплощенную нежность по имени Мунис.
Де Рено с любопытством оглядел приобретение Гая и пожал плечами.
— И за эту девку ты отдал отличного сокола? — язвительно поинтересовался он. — Мда-а, я-то думал, что времена твоих глупостей миновали. Впрочем, насколько знаю, тебя никогда особенно не интересовали девки, разве что та еврейка, из-за которой ты едва не лишился головы.
Гай пожал плечами. Ехидные замечания шерифа давно уже не трогали его.
— Если вы позволите, милорд, я бы поднялся к себе, — сказал он, положив руку на плечо своей новой собственности.
Де Рено еще немного поехидничал, но в конце концов позволил ему уйти. Гай вздохнул с облегчением, поднявшись в свои покои, больше напоминавшие каменный мешок. На стенах висели потертые шкуры, крошечный камин, едва разгонявший ледяной холод, жесткая лежанка, тоже застеленная шкурами.
— Я велю принести тебе платье, — сказал Гай, заметив, что девушка забко кутается в его плащ. — Будешь жить здесь, и постарайся не попадаться на глаза милорду.
Мунис смотрела на него своими янтарными глазами, и в их глубине безвозвратно тонули кошмары и боль одиночества.
— Велит ли господин своей рабыне разжечь огонь в камине? — тихо спросила она, наклонив голову так, что пышные волосы волной заструились по правому плечу.
Неожиданно для себя Гай погладил ее по щеке.
— Почему ты побежала ко мне? — задал он вопрос, терзавший его с того мгновения, как она упала к его ногам в поле.
Мунис пожала плечами и неожиданно лукаво улыбнулась.
— Ты видел того, кто шел за мной. Другие были еще омерзительнее и хуже. А в твоих глазах, мой господин, я не увидела злобы и ненависти. Лишь грусть была в них. Ты показался мне ангелом, господин, ибо за мной гнались демоны. И я упала к твоим ногам... И не ошиблась.
Гай усмехнулся и провел ладонью по мягким волосам девушки.
— Я принесу одежду для тебя и поесть нам обоим. А ты разожги огонь.
Когда спустя месяц Гай объявил, что женится на спасенной им девице Мунис, шериф скривился. Однако он вынужден был признать, что девушка достойна стать супругой его первого рыцаря. Мунис не была простолюдинкой, ее отцом был сарацинский воин, служивший в свите самого Саладина. Она была обучена владению саблей и луком, а также умела разбирать сложные аравийские письмена и латинские буквы. При всем том Мунис была скромна и вдобавок, несмотря на все перипетии судьбы, сумела уберечь невинность.
Гай увез молодую супругу в Гисборн, уже порядком обветшавший. С ним были всего трое слуг и две молодые служанки, которых де Рено подарил им на свадьбу. Мунис не роптала, напротив, сразу принялась обживать замок, обустраивать его. Она оказалась мудрой управительницей, и вскоре жалкий клочок земли и маленькая деревенька, все еще остававшиеся во владении Гая, стали приносить пусть небольшой, но доход.
Почти сразу же после первой брачной ночи, еще более укрепившей Гая в правильности сделанного им выбора, она понесла и спустя положенный срок попросила мужа позвать повитуху. Роды были первыми и проходили долго и мучительно.
Гай мрачно слонялся по коридорам, вслушиваясь в доносящиеся из спальни стоны и голоса. Затем спустился вниз. Руки его дрожали от волнения. Наконец сверху раздался крик младенца, и у новоявленного отца голова пошла кругом. Налив полный кубок вина, он выпил его залпом. Когда вбежала молоденькая служанка, Гай едва не подскочил на месте.
— Милорд... сэр Гай... — девушка запыхалась, но сияла от радости, — у вас сын!
Гай выронил кубок и бросился наверх, к покоям жены.
Мунис лежала на устланном мехами ложе, измученная и слабая, с побелевшими прокушенными губами. Но при виде мужа радостная улыбка озарила ее лицо. Гай быстро пересек комнату и склонился над ней и малышом, завернутым в чистую холстину, которого она держала на руках.
— Взгляни, мой господин, — прошептала она, показывая уже омытого крошку, который посасывал кулачок и смотрел на него до боли знакомыми глазами цвета древесной листвы.
Гай пошатнулся, оперся на стену, пытаясь перевести дыхание. К горлу подкатил комок. Опустившись на колени, он осторожно взял из рук Мунис сына и заглянул в недетские мудрые глаза. Сглотнул комок в горле, уже не пытаясь удержать текущие по лицу слезы. А потом прошептал одними губами:
— Ну, здравствуй, Локсли...
@темы: Робин из Шервуда, творчество, фанфикшен
-
-
25.11.2014 в 22:34как я люблю твоего Гая!
-
-
25.11.2014 в 22:36