Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
среда, 05 декабря 2012
пятница, 30 ноября 2012
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
30.11.2012 в 19:25
Пишет Кау-Рук:Римская империя периода упадка...
Шум и вопли на рынке указывали, что продавалась большая партия двуногих. Животные никогда не орали и не визжали так как люди. Марк Люций Марцелл, недавно вернувшийся из Иудеи, успел отвыкнуть от этих визгов и воплей невольничьего рынка.
Сейчас он пробирался сквозь толпу и казался кораблем рассекающим волны, благодаря высокому росту и гордой осанке. Тяжелые калиги, которые он по военной привычке предпочитал изящным сандалиям, добавляли ему роста и внушительности. Марк сознавал впечатление, которое производил на окружающих – центурион преторианской гвардии, это что-нибудь да значило.
Теперь никто не посмел бы так позорно прогнать его, как этот зазнайка Лукреций Друз и его гордая дочка. При этом воспоминании тень легла на гордое, резкое, жестокое лицо Марка. Валерия Друзилла! Ей было лет тринадцать, когда он ее впервые увидел. Увидел и погиб – эти темные глубокие омуты-очи, косы цвета воронова крыла полночи, взгляд засасывающий душу пуще смертоносной Харибды… Не говоря уже о теле, которое провожали взглядом все встреченные мужчины. Возможно, она не была красавицей в общепринятом смысле, но божественное великолепие ее расцветающего тела и сила жизни, бьющая, льющаяся, струящаяся от нее во все стороны, не оставляла равнодушным никого.
- Дочь бывшего сенатора Лукреция Друза! – услышал Марк и, вне себя от изумления, двинулся к большому деревянному помосту. На помосте была толпа мужчин, женщин, детей, выставленных на продажу. Ноги у всех были вымазаны мелом. По краю помоста прохаживался краснорожий детина с плетью в руке.
В толпе, обступившей помост, Марк узнал Публия, своего старого товарища, который вернулся в Рим на полгода раньше него.
- Взгляни на эту красотку! – после приветствий Публий указал на помост, - Ее отец пошел на казнь по обвинению в измене, а ее, вместо того чтобы публично растлить и задушить на площади, помиловали и теперь продают. Видишь, вон сколько хозяев веселых домов пялятся на нее.
- Садовый цветок, макова, голова, наслаждение купившему! – выкрикивал краснорожий, выталкивая вперед кутающуюся в когда-то дорогую паллу из тонкой ткани, сейчас обтрепавшейся и из белой ставшей серой. Из-под наброшенной на голову паллы сверкнули на Марка те же гибельные, высасывающие душу темные глаза и он вздрогнул.
- Тысяча сестерциев! Кто больше?
- Тысяча двести! – брызгая слюной из беззубого рта, прошамкал хозяин веселого дома, хорошо известного среди сынков богатых всадников.
Марк прищурился. У него было всего две тысячи свободных денег, а, судя по загоревшемуся в глазах торговцев женским телом азарту, они на этом не остановятся.
- Я забираю ее за две тысячи! – громко и отчетливо проговорил он, всходя на помост. И добавил, чуть понизив голос, сунувшемуся было с возражениями краснорожему, - не советую ссориться с преторианской гвардией.
Краснорожий сразу же почтительно замолк и не препятствовал Марку, уводившему девушку с помоста.
***
- Разомни мне спину! – сидящий в своей огромной ванне Марк откинул чернокудрявую голову на бортик. Валерия, стоявшая в арке входа, даже не пошевелилась.
Она только прищурила темные глаза, а руки, бессильно повисшие вдоль тела, сами собой сжались в кулаки.
- Валерия! Я устал, - негромко прозвучало в купальне. Она ждала всего чего угодно – окрика, ругани, насмешек. Она была к этому готова. Но эти очень простые слова, сказанные таким будничным тоном, стали для нее полной неожиданностью. Сама удивляясь себе, она безропотно подошла к краю ванны, присела и принялась неумело растирать его мускулистые плечи, скользя маленькими руками по гладкой загорелой коже. С каждым движением в ней рождалось что-то сладостное, томное, тянущее, отдающееся во всем теле, словно в пустом сосуде.
- Там стоит масло, - почему его голос сейчас так дрожит? Валерия взяла небольшую хрустальную склянку с ароматным маслом, отлила немного на ладонь и растерла масло по широким мышцам Марка. Ее движения сами собой стали медленными и ленивыми и словно подчинялись ритму той нежной мелодии, что вдруг зазвучала внутри. Марк почти лег спиной на бортик и закрыл глаза.
Теряя голову от аромата ли или от запаха сильного мужского тела, крепких мышц, подрагивающих под ее пальцами, Валерия перешла к груди и несколько раз коснулась темных отвердевших сосков, и ощутила, как он вздрогнул.
- Погоди! Закрой глаза! – глубокий голос мужчины звучит сейчас повелительно и девушке, дочери патриция, впервые сладко повиноваться. Ее разум отступает перед зовом просыпающегося чувственного тела. Так же она когда-то заставляла свою рабыню-нумидийку растирать ее тело и точно так же ее ум мутился от волнами вскипающего темного желания.
Она садится на краю большого бассейна и закрывает глаза. Руки Марка скользят по ее плечам, отодвигают волосы – и вместе с ними скользит на мраморный холодный пол ее тонкая туника. Холодок масла на спине, холодок страха пробегает вниз по позвоночнику, его теплые ладони скользят вниз к бедрам девушки, переходя на их внутреннюю часть.
Розовые лепестки ее женской сути трепещут и раскрываются навстречу умелым нежным пальцам. Она стонет и откидывается назад, ощущая придавившую ее к полу тяжесть горячего сильного тела, Холод мрамора – он растворяется жаром, охватившим ее и Валерия буквально распинает себя на его горячем стержне – и боль сейчас сладка словно мед и горька, словно судьба.
«- Моя!» - слышит она сквозь грохот огня в ушах стон Марка – и разом возвращается к реальности.
«Моя!», ну конечно, она жалкая рабыня, он купил ее и думает, что она покорилась? Это масло, это просто проклятое ароматное масло связало ее волю. Она пытается вырваться, но еще глубже насаживается на него, борется с тем телесным наслаждением, что никак не хочет отпускать ее восставший разум.
- Не твоя! – вплетается в его победный стон отчаянный крик. Марк на секунду замирает и ослабляет хватку. Валерия змеей выскальзывает из-под него и крик ее эхом отдается от мраморных стен и колонн, - И никогда не стану твоей!
***
Его голос, отдающийся в ней как в пустом сосуде… С того дня, как Марк овладел ею у бассейна, Валерия жила в его доме на положении уж точно не рабыни. К ней была приставлена черная служанка, у нее была красивая одежда и вкусная еда, ей с почтением кланялись домашние слуги, как наложнице хозяина. И все же положение ее в доме было странным – Марк был с ней вежлив и предупредителен, но и только. Он ничего от нее не требовал, ничего не приказывал, он даже почти с нею не разговаривал – разве что иногда, вечерами, когда бывал дома, звал ее разделить с ним трапезу.
Я – пустой сосуд, думала Валерия. С тех пор, как отца и старших братьев казнили, в ее душе образовалась зияющая пустота – и даже дни ожидания своей участи в темной сырой Меримитинской тюрьме, не добавили к этой пустоте ничего более страшного. И вот только сейчас, после того, как она сделалась женщиной, она осознала эту пустоту в полной мере – и пустота стала ее душить.
Единственный кто досаждал ей – вольноотпущенник Хризогон, бывший у Марка кем-то вроде управляющего. Он не упускал случая, чтобы не зажать Валерию в коридоре или не отпустить шепотом какую-нибудь сальность, так чтобы она услышала.
Но сегодня Хризогон был на себя не похож. Он не обращал на Валерию внимания, хотя все время был настороже и словно чего-то ждал.
В Риме было неспокойно. Бесчинства, творимые императором Калигулой, достигли своего пика, никто не мог чувствовать себя в безопасности. В среде знати и преторианцев зрело восстание.
Сегодня Марк нес службу в императорских покоях. Вечером Валерия углядела, как Хризогон шептался о чем-то с лысым бородачом в темных лохмотьях. Она была уверена, что уже видела этого бородача раньше. Потом Хризогон вслед за бородачом нырнул в боковую калитку. Велев служанке сопровождать себя, она закуталась в темную паллу и крадучись последовала за ним.
На улицах было пустынно, в воздухе, словно сгущающаяся гроза, затаилась грозная опасность. Видя идущие впереди две темные фигуры, Валерия наконец вспомнила где видела этого бородача – он приходил в дом ее отца как раз перед тем, как того схватили.
Улицы вели к императорскому дворцу, откуда доносился рев толпы. Валерия старалась не выпускать из виду Хризогона и бородача, но скоро толпа Но где же он? Коричневый плащ растворился в сотнях таких же темных плащей.
- Надо идти домой, госпожа, - нумидийка Юби, боязливо оглядываясь, жалась к Валерии. Патрицианка была согласна - находиться в разгоряченной толпе женщинам значило не желать себе добра.
- Ты где шлялась, дрянь? – встретил ее во дворе виллы злобный шепот Хризогона. Валерия не успела даже вскрикнуть, как он рванул ее в вестибул и вжал в стену своим телом. Девушка взвизгнула, но ничего не могла сделать против тонкого и жилистого как большая ящерица, Хризогона, который одной рукой зажал ей рот, а второй рвал тонкий муслин ее туники. Распаленный, потный, хрипящий рот дышал на нее смрадом, она была парализована ужасом и почти не имела сил сопротивляться, когда либертин жадно лапал ее обнаженную грудь и только заплакала от отчаяния, когда он сунул руку в промежность.
- Негодяй, собака, оставь ее! – услышала Валерия злобный рык и высокая фигура в блестящем шлеме и поножах оторвала от нее Хризогона и, не успела девушка ничего понять, как гладиус глубоко вошел под ребра либертина.
- Марк! – ужас сам выбил из ее груди это имя вместе с воздухом. Воин отбросил еще содрогающееся тело Хризогона и шагнул к Валерии, которая с плачем рухнула в его объятия.
- Надо убираться отсюда, - шептал Марк, - чем дальше мы будем сейчас от Рима – тем дольше проживем.
И сам не имел сил оторвать от себя девушку, рыдающую в его нагрудник. Ее слезы стекали по оскаленным львиным мордам доспехов, а широкая ладонь Марка гладила и гладила растрепавшиеся черные смоляные волосы Валерии.
***
Рассветное солнце с удивлением встретило двоих путников, едущих в запряженной сильными мулами повозке по Аппиевой дороге. В то время как в Риме все славили нового императора Клавдия Первого, бывший центурион преторианской гвардии и дочь сенатора все дальше и дальше отъезжали от Рима.
Оба молчали.
- Хризогон… Я не хотела, Марк, я не хотела! – это было первое, что вырвалось у Валерии. Марк ласково провел рукой по ее плечам.
- Все позади, Валерия, - тихо сказал он.
- Твоя…, - прошептала девушка.
- Что? – от неожиданности Марк даже выпустил поводья.
Лицо девушки залил яркий румянец.
- Твоя… Валерия.
URL записиШум и вопли на рынке указывали, что продавалась большая партия двуногих. Животные никогда не орали и не визжали так как люди. Марк Люций Марцелл, недавно вернувшийся из Иудеи, успел отвыкнуть от этих визгов и воплей невольничьего рынка.
Сейчас он пробирался сквозь толпу и казался кораблем рассекающим волны, благодаря высокому росту и гордой осанке. Тяжелые калиги, которые он по военной привычке предпочитал изящным сандалиям, добавляли ему роста и внушительности. Марк сознавал впечатление, которое производил на окружающих – центурион преторианской гвардии, это что-нибудь да значило.
Теперь никто не посмел бы так позорно прогнать его, как этот зазнайка Лукреций Друз и его гордая дочка. При этом воспоминании тень легла на гордое, резкое, жестокое лицо Марка. Валерия Друзилла! Ей было лет тринадцать, когда он ее впервые увидел. Увидел и погиб – эти темные глубокие омуты-очи, косы цвета воронова крыла полночи, взгляд засасывающий душу пуще смертоносной Харибды… Не говоря уже о теле, которое провожали взглядом все встреченные мужчины. Возможно, она не была красавицей в общепринятом смысле, но божественное великолепие ее расцветающего тела и сила жизни, бьющая, льющаяся, струящаяся от нее во все стороны, не оставляла равнодушным никого.
- Дочь бывшего сенатора Лукреция Друза! – услышал Марк и, вне себя от изумления, двинулся к большому деревянному помосту. На помосте была толпа мужчин, женщин, детей, выставленных на продажу. Ноги у всех были вымазаны мелом. По краю помоста прохаживался краснорожий детина с плетью в руке.
В толпе, обступившей помост, Марк узнал Публия, своего старого товарища, который вернулся в Рим на полгода раньше него.
- Взгляни на эту красотку! – после приветствий Публий указал на помост, - Ее отец пошел на казнь по обвинению в измене, а ее, вместо того чтобы публично растлить и задушить на площади, помиловали и теперь продают. Видишь, вон сколько хозяев веселых домов пялятся на нее.
- Садовый цветок, макова, голова, наслаждение купившему! – выкрикивал краснорожий, выталкивая вперед кутающуюся в когда-то дорогую паллу из тонкой ткани, сейчас обтрепавшейся и из белой ставшей серой. Из-под наброшенной на голову паллы сверкнули на Марка те же гибельные, высасывающие душу темные глаза и он вздрогнул.
- Тысяча сестерциев! Кто больше?
- Тысяча двести! – брызгая слюной из беззубого рта, прошамкал хозяин веселого дома, хорошо известного среди сынков богатых всадников.
Марк прищурился. У него было всего две тысячи свободных денег, а, судя по загоревшемуся в глазах торговцев женским телом азарту, они на этом не остановятся.
- Я забираю ее за две тысячи! – громко и отчетливо проговорил он, всходя на помост. И добавил, чуть понизив голос, сунувшемуся было с возражениями краснорожему, - не советую ссориться с преторианской гвардией.
Краснорожий сразу же почтительно замолк и не препятствовал Марку, уводившему девушку с помоста.
***
- Разомни мне спину! – сидящий в своей огромной ванне Марк откинул чернокудрявую голову на бортик. Валерия, стоявшая в арке входа, даже не пошевелилась.
Она только прищурила темные глаза, а руки, бессильно повисшие вдоль тела, сами собой сжались в кулаки.
- Валерия! Я устал, - негромко прозвучало в купальне. Она ждала всего чего угодно – окрика, ругани, насмешек. Она была к этому готова. Но эти очень простые слова, сказанные таким будничным тоном, стали для нее полной неожиданностью. Сама удивляясь себе, она безропотно подошла к краю ванны, присела и принялась неумело растирать его мускулистые плечи, скользя маленькими руками по гладкой загорелой коже. С каждым движением в ней рождалось что-то сладостное, томное, тянущее, отдающееся во всем теле, словно в пустом сосуде.
- Там стоит масло, - почему его голос сейчас так дрожит? Валерия взяла небольшую хрустальную склянку с ароматным маслом, отлила немного на ладонь и растерла масло по широким мышцам Марка. Ее движения сами собой стали медленными и ленивыми и словно подчинялись ритму той нежной мелодии, что вдруг зазвучала внутри. Марк почти лег спиной на бортик и закрыл глаза.
Теряя голову от аромата ли или от запаха сильного мужского тела, крепких мышц, подрагивающих под ее пальцами, Валерия перешла к груди и несколько раз коснулась темных отвердевших сосков, и ощутила, как он вздрогнул.
- Погоди! Закрой глаза! – глубокий голос мужчины звучит сейчас повелительно и девушке, дочери патриция, впервые сладко повиноваться. Ее разум отступает перед зовом просыпающегося чувственного тела. Так же она когда-то заставляла свою рабыню-нумидийку растирать ее тело и точно так же ее ум мутился от волнами вскипающего темного желания.
Она садится на краю большого бассейна и закрывает глаза. Руки Марка скользят по ее плечам, отодвигают волосы – и вместе с ними скользит на мраморный холодный пол ее тонкая туника. Холодок масла на спине, холодок страха пробегает вниз по позвоночнику, его теплые ладони скользят вниз к бедрам девушки, переходя на их внутреннюю часть.
Розовые лепестки ее женской сути трепещут и раскрываются навстречу умелым нежным пальцам. Она стонет и откидывается назад, ощущая придавившую ее к полу тяжесть горячего сильного тела, Холод мрамора – он растворяется жаром, охватившим ее и Валерия буквально распинает себя на его горячем стержне – и боль сейчас сладка словно мед и горька, словно судьба.
«- Моя!» - слышит она сквозь грохот огня в ушах стон Марка – и разом возвращается к реальности.
«Моя!», ну конечно, она жалкая рабыня, он купил ее и думает, что она покорилась? Это масло, это просто проклятое ароматное масло связало ее волю. Она пытается вырваться, но еще глубже насаживается на него, борется с тем телесным наслаждением, что никак не хочет отпускать ее восставший разум.
- Не твоя! – вплетается в его победный стон отчаянный крик. Марк на секунду замирает и ослабляет хватку. Валерия змеей выскальзывает из-под него и крик ее эхом отдается от мраморных стен и колонн, - И никогда не стану твоей!
***
Его голос, отдающийся в ней как в пустом сосуде… С того дня, как Марк овладел ею у бассейна, Валерия жила в его доме на положении уж точно не рабыни. К ней была приставлена черная служанка, у нее была красивая одежда и вкусная еда, ей с почтением кланялись домашние слуги, как наложнице хозяина. И все же положение ее в доме было странным – Марк был с ней вежлив и предупредителен, но и только. Он ничего от нее не требовал, ничего не приказывал, он даже почти с нею не разговаривал – разве что иногда, вечерами, когда бывал дома, звал ее разделить с ним трапезу.
Я – пустой сосуд, думала Валерия. С тех пор, как отца и старших братьев казнили, в ее душе образовалась зияющая пустота – и даже дни ожидания своей участи в темной сырой Меримитинской тюрьме, не добавили к этой пустоте ничего более страшного. И вот только сейчас, после того, как она сделалась женщиной, она осознала эту пустоту в полной мере – и пустота стала ее душить.
Единственный кто досаждал ей – вольноотпущенник Хризогон, бывший у Марка кем-то вроде управляющего. Он не упускал случая, чтобы не зажать Валерию в коридоре или не отпустить шепотом какую-нибудь сальность, так чтобы она услышала.
Но сегодня Хризогон был на себя не похож. Он не обращал на Валерию внимания, хотя все время был настороже и словно чего-то ждал.
В Риме было неспокойно. Бесчинства, творимые императором Калигулой, достигли своего пика, никто не мог чувствовать себя в безопасности. В среде знати и преторианцев зрело восстание.
Сегодня Марк нес службу в императорских покоях. Вечером Валерия углядела, как Хризогон шептался о чем-то с лысым бородачом в темных лохмотьях. Она была уверена, что уже видела этого бородача раньше. Потом Хризогон вслед за бородачом нырнул в боковую калитку. Велев служанке сопровождать себя, она закуталась в темную паллу и крадучись последовала за ним.
На улицах было пустынно, в воздухе, словно сгущающаяся гроза, затаилась грозная опасность. Видя идущие впереди две темные фигуры, Валерия наконец вспомнила где видела этого бородача – он приходил в дом ее отца как раз перед тем, как того схватили.
Улицы вели к императорскому дворцу, откуда доносился рев толпы. Валерия старалась не выпускать из виду Хризогона и бородача, но скоро толпа Но где же он? Коричневый плащ растворился в сотнях таких же темных плащей.
- Надо идти домой, госпожа, - нумидийка Юби, боязливо оглядываясь, жалась к Валерии. Патрицианка была согласна - находиться в разгоряченной толпе женщинам значило не желать себе добра.
- Ты где шлялась, дрянь? – встретил ее во дворе виллы злобный шепот Хризогона. Валерия не успела даже вскрикнуть, как он рванул ее в вестибул и вжал в стену своим телом. Девушка взвизгнула, но ничего не могла сделать против тонкого и жилистого как большая ящерица, Хризогона, который одной рукой зажал ей рот, а второй рвал тонкий муслин ее туники. Распаленный, потный, хрипящий рот дышал на нее смрадом, она была парализована ужасом и почти не имела сил сопротивляться, когда либертин жадно лапал ее обнаженную грудь и только заплакала от отчаяния, когда он сунул руку в промежность.
- Негодяй, собака, оставь ее! – услышала Валерия злобный рык и высокая фигура в блестящем шлеме и поножах оторвала от нее Хризогона и, не успела девушка ничего понять, как гладиус глубоко вошел под ребра либертина.
- Марк! – ужас сам выбил из ее груди это имя вместе с воздухом. Воин отбросил еще содрогающееся тело Хризогона и шагнул к Валерии, которая с плачем рухнула в его объятия.
- Надо убираться отсюда, - шептал Марк, - чем дальше мы будем сейчас от Рима – тем дольше проживем.
И сам не имел сил оторвать от себя девушку, рыдающую в его нагрудник. Ее слезы стекали по оскаленным львиным мордам доспехов, а широкая ладонь Марка гладила и гладила растрепавшиеся черные смоляные волосы Валерии.
***
Рассветное солнце с удивлением встретило двоих путников, едущих в запряженной сильными мулами повозке по Аппиевой дороге. В то время как в Риме все славили нового императора Клавдия Первого, бывший центурион преторианской гвардии и дочь сенатора все дальше и дальше отъезжали от Рима.
Оба молчали.
- Хризогон… Я не хотела, Марк, я не хотела! – это было первое, что вырвалось у Валерии. Марк ласково провел рукой по ее плечам.
- Все позади, Валерия, - тихо сказал он.
- Твоя…, - прошептала девушка.
- Что? – от неожиданности Марк даже выпустил поводья.
Лицо девушки залил яркий румянец.
- Твоя… Валерия.
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
четверг, 29 ноября 2012
23:16
Доступ к записи ограничен
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Annabel Lee
It was many and many a year ago,
In a kingdom by the sea,
That a maiden there lived whom you may know
By the name of Annabel Lee;
And this maiden she lived with no other thought
That to love and be loved by me.
She was a child and I was a child,
In this kingdom by the sea,
But we loved with a love that was more than love-
I and my Annabel Lee;
With a love that the winged seraphs of Heaven
Coveted her and me.
And this was the reason that, long ago,
In this kingdom by the sea,
A wind blew out of a cloud by night
Chilling my Annabel Lee;
So that her highborn kinsmen came
And bore her away from me,
To shut her up in a sepulchre
In this kingdom by the sea.
The angels, not half so happy in Heaven,
Went envying her and me: -
Yes!-that was the reason (as all men know,
In this kingdom by the sea)
That the wind came out of the cloud chilling
And killing my Annabel Lee.
But our love it was stronger by far than the love
Of those who were older than we-
Of many far wiser than we-
And neither the angels in Heaven above
Nor the demons down under the sea,
Can ever dissever my soul from the soul
Of the beautiful Annabel Lee:-
For the moon never beams without bringing me dreams
Of the beautiful Annabel Lee;
And the stars never rise but I see the bright eyes
Of the beautiful Annabel Lee;
And so, all the night-tide, I lie down by the side
Of my darling, my darling, my life and my bride,
In her sepulchre there by the sea
In her tomb by the side of the sea.
Аннабель Ли
Это было давно, это было давно,
В королевстве приморской земли:
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли.
И, любовью дыша, были оба детьми
В королевстве приморской земли.
Но любили мы больше, чем любят в любви,—
Я и нежная Аннабель-Ли,
И, взирая на нас, серафимы небес
Той любви нам простить не могли.
Оттого и случилось когда-то давно,
В королевстве приморской земли,—
С неба ветер повеял холодный из туч,
Он повеял на Аннабель-Ли;
И родные толпой многознатной сошлись
И ее от меня унесли,
Чтоб навеки ее положить в саркофаг,
В королевстве приморской земли.
Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли,—
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморской земли),—
Ветер ночью повеял холодный из туч
И убил мою Аннабель-Ли.
Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли,—
Тех, что мудростью нас превзошли,—
И ни ангелы неба, ни демоны тьмы,
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель-Ли.
И всетда луч луны навевает мне сны
О пленительной Аннабель-Ли:
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Аннабель-Ли;
И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной — с невестой — с любовью моей-
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли.
Перевод К. Бальмонта
It was many and many a year ago,
In a kingdom by the sea,
That a maiden there lived whom you may know
By the name of Annabel Lee;
And this maiden she lived with no other thought
That to love and be loved by me.
She was a child and I was a child,
In this kingdom by the sea,
But we loved with a love that was more than love-
I and my Annabel Lee;
With a love that the winged seraphs of Heaven
Coveted her and me.
And this was the reason that, long ago,
In this kingdom by the sea,
A wind blew out of a cloud by night
Chilling my Annabel Lee;
So that her highborn kinsmen came
And bore her away from me,
To shut her up in a sepulchre
In this kingdom by the sea.
The angels, not half so happy in Heaven,
Went envying her and me: -
Yes!-that was the reason (as all men know,
In this kingdom by the sea)
That the wind came out of the cloud chilling
And killing my Annabel Lee.
But our love it was stronger by far than the love
Of those who were older than we-
Of many far wiser than we-
And neither the angels in Heaven above
Nor the demons down under the sea,
Can ever dissever my soul from the soul
Of the beautiful Annabel Lee:-
For the moon never beams without bringing me dreams
Of the beautiful Annabel Lee;
And the stars never rise but I see the bright eyes
Of the beautiful Annabel Lee;
And so, all the night-tide, I lie down by the side
Of my darling, my darling, my life and my bride,
In her sepulchre there by the sea
In her tomb by the side of the sea.
Аннабель Ли
Это было давно, это было давно,
В королевстве приморской земли:
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли.
И, любовью дыша, были оба детьми
В королевстве приморской земли.
Но любили мы больше, чем любят в любви,—
Я и нежная Аннабель-Ли,
И, взирая на нас, серафимы небес
Той любви нам простить не могли.
Оттого и случилось когда-то давно,
В королевстве приморской земли,—
С неба ветер повеял холодный из туч,
Он повеял на Аннабель-Ли;
И родные толпой многознатной сошлись
И ее от меня унесли,
Чтоб навеки ее положить в саркофаг,
В королевстве приморской земли.
Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли,—
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморской земли),—
Ветер ночью повеял холодный из туч
И убил мою Аннабель-Ли.
Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли,—
Тех, что мудростью нас превзошли,—
И ни ангелы неба, ни демоны тьмы,
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель-Ли.
И всетда луч луны навевает мне сны
О пленительной Аннабель-Ли:
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Аннабель-Ли;
И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной — с невестой — с любовью моей-
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли.
Перевод К. Бальмонта
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Последний куплет любезно написал Кау-Рук. И я надеюсь, что так оно и случится в итоге
Он пришел ко мне утром осенним, парадно наряжен, убран,
Духами благоухая, пришел он в то серое утро.
Пришел и расселся князем, на ногу закинув ногу,
Ни здрасте, ни до свиданья, без дьявола и без бога.
Сказал мне, окинув взглядом хозяина, а не гостя:
«Сватов к тебе завтра шлю я. И будь добра, подготовься!»
В его глазах было пусто, лишь зелени отсвет вьется.
Сказала я: «Моё сердце и тело не продается!»
Он целый час, усмехаясь, твердил, повторял мне важно,
Что женщины любят роскошь, что женщины все продажны.
Что мне он подарит земли, оденет в шелка и злато,
И что до конца своей жизни я буду очень богата.
Когда же понял, что тщетны его дорогие авансы,
Надо мною стал насмехаться, говоря: «У тебя нет шанса!
Ты стара, некрасива, жалка, ты хрома и давно седая
Никому не нужна, старушка, уж я-то все точно знаю!
Тогда я его спросила медленно и с расстановкой:
«Чего ж ты тогда приперся? И зачем все эти уловки?
Ты возьми себе девку поярче, покрасивей, и не седую,
С тонким станом, дивной фигурой, легкую и молодую.
Ту, что радостно клюнет на деньги…Что продаст свое тело и душу,
Почему ж не пошел ты к юным? Отчего пришел ты к старушке?
Он вздохнул, и в глазах холодных на мгновенье зажегся пламень
«От того, что тело-то купишь…но вместо души лишь камень.
Ты же можешь ещё смеяться, и любить, знаю, можешь тоже,
Я бы сделал тебя царицей, и деньгами бы выстлал ложе…»
Ничего не сказала в ответ я, повернувшись к нему спиною
И ушла мечтать о другом я. И он тоже ушел. С другою.
Он пришел ко мне утром осенним, парадно наряжен, убран,
Духами благоухая, пришел он в то серое утро.
Пришел и расселся князем, на ногу закинув ногу,
Ни здрасте, ни до свиданья, без дьявола и без бога.
Сказал мне, окинув взглядом хозяина, а не гостя:
«Сватов к тебе завтра шлю я. И будь добра, подготовься!»
В его глазах было пусто, лишь зелени отсвет вьется.
Сказала я: «Моё сердце и тело не продается!»
Он целый час, усмехаясь, твердил, повторял мне важно,
Что женщины любят роскошь, что женщины все продажны.
Что мне он подарит земли, оденет в шелка и злато,
И что до конца своей жизни я буду очень богата.
Когда же понял, что тщетны его дорогие авансы,
Надо мною стал насмехаться, говоря: «У тебя нет шанса!
Ты стара, некрасива, жалка, ты хрома и давно седая
Никому не нужна, старушка, уж я-то все точно знаю!
Тогда я его спросила медленно и с расстановкой:
«Чего ж ты тогда приперся? И зачем все эти уловки?
Ты возьми себе девку поярче, покрасивей, и не седую,
С тонким станом, дивной фигурой, легкую и молодую.
Ту, что радостно клюнет на деньги…Что продаст свое тело и душу,
Почему ж не пошел ты к юным? Отчего пришел ты к старушке?
Он вздохнул, и в глазах холодных на мгновенье зажегся пламень
«От того, что тело-то купишь…но вместо души лишь камень.
Ты же можешь ещё смеяться, и любить, знаю, можешь тоже,
Я бы сделал тебя царицей, и деньгами бы выстлал ложе…»
Ничего не сказала в ответ я, повернувшись к нему спиною
И ушла мечтать о другом я. И он тоже ушел. С другою.
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Решила селянка переложить печку. Наняла мужика. Пришёл печник, натаскал кирпичей, глины - всё под разговор. Женщина поплакалась:
- С мужем вот развожусь!..
- Почему? - спрашивает печник, - пьёт?
- Нет, - отвечает селянка.
- Бьёт?
- Нет, - отвечает селянка.
- А что?
- ХРАПИТ, храпит, сволочь - так, что стёкла дребезжат... В Москву возила, академикам показывала, денег кучу извела - всё одно ХРАПИТ.
- А спит как? - спрашивает печник.
- На спине, как все, - отвечает женщина.
- Как захрапит - раздвинь ему ноги, - советует мужик.
На следующий день приходит печник доделывать работу, и встречает его накрытый стол, нарядная хозяйка.
- За что, хозяйка? - спрашивает печник - работа-то не сделана.
- Пёс с ней, с печкой, - отвечает женщина, - помог твой совет, перестал мой мужик храпеть, как отрезало. Только скажи - как ты, простой печник, сумел сообразить то, до чего академики не додумались?!! Жизнь семейную мою спас - ведь я его, чёрта, люблю!
- Так то академики, - отвечает печник, - а мы запросто рассуждаем, по печному: ноги раздвинешь - яйца упадут. Яйца упадут - задницу закроют. Тяги нет - и храпа нет!
- С мужем вот развожусь!..
- Почему? - спрашивает печник, - пьёт?
- Нет, - отвечает селянка.
- Бьёт?
- Нет, - отвечает селянка.
- А что?
- ХРАПИТ, храпит, сволочь - так, что стёкла дребезжат... В Москву возила, академикам показывала, денег кучу извела - всё одно ХРАПИТ.
- А спит как? - спрашивает печник.
- На спине, как все, - отвечает женщина.
- Как захрапит - раздвинь ему ноги, - советует мужик.
На следующий день приходит печник доделывать работу, и встречает его накрытый стол, нарядная хозяйка.
- За что, хозяйка? - спрашивает печник - работа-то не сделана.
- Пёс с ней, с печкой, - отвечает женщина, - помог твой совет, перестал мой мужик храпеть, как отрезало. Только скажи - как ты, простой печник, сумел сообразить то, до чего академики не додумались?!! Жизнь семейную мою спас - ведь я его, чёрта, люблю!
- Так то академики, - отвечает печник, - а мы запросто рассуждаем, по печному: ноги раздвинешь - яйца упадут. Яйца упадут - задницу закроют. Тяги нет - и храпа нет!
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
В сердце моем ключом
Кипят подземные воды
Я безмолвно люблю.
То, что не высказал я,
Сильнее того, что сказал
(Древняя японская танка)
Кипят подземные воды
Я безмолвно люблю.
То, что не высказал я,
Сильнее того, что сказал
(Древняя японская танка)
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
понедельник, 26 ноября 2012
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
26.11.2012 в 20:40
Пишет Jean-Paul:деньги!!!
URL записи
URL записи
URL записи26.11.2012 в 20:06
Пишет диспенсер:26.11.2012 в 18:24
Пишет Astre:26.11.2012 в 18:22
Пишет Бурная вода:Мне тоже надо
URL записи26.11.2012 в 17:47
Пишет Loy Yver Korgorush:Сорри, други!
URL записи
URL записи26.11.2012 в 17:28
Пишет Надюха:URL записи
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
25.11.2012 в 18:13
Пишет Тень Шторма:Сюжет, достойный концерта Задорнова
Я чуть не загнулась от смеха.
По чуваку плачут все синдикаты разом... суперагент ведь))))
URL записиЯ чуть не загнулась от смеха.
25.11.2012 в 12:00
Пишет Веселый робот:Экстренная ситуация
Эта история случилась с моим знакомым. Познакомился значит друг мой с прекрасной девой и влюбился в неё и сразу же возжелал. Девице мой друг тоже приглянулся, но она его честно предупредила, что готова строить с ним отношения, но незадача в том, что она замужем и у неё муж работает в омоне. Товарищ мой решил показать девушке какой он мачо и что он ничего не боится. Встречались они тайком около месяца и однажды девушка другу моему звонит и говорит: "приходи ко мне сегодня ночевать, моего в команд...читать дальше (еще 2351 символов) >>
URL записиЭта история случилась с моим знакомым. Познакомился значит друг мой с прекрасной девой и влюбился в неё и сразу же возжелал. Девице мой друг тоже приглянулся, но она его честно предупредила, что готова строить с ним отношения, но незадача в том, что она замужем и у неё муж работает в омоне. Товарищ мой решил показать девушке какой он мачо и что он ничего не боится. Встречались они тайком около месяца и однажды девушка другу моему звонит и говорит: "приходи ко мне сегодня ночевать, моего в команд...читать дальше (еще 2351 символов) >>
По чуваку плачут все синдикаты разом... суперагент ведь))))
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Мне сегодня привиделся город,
Построенный в Небесах,
Город, где только радость,
Где неведомы Зло и Страх.
Под солнцем, струясь любовью,
Там пели четыре реки,
И сердце от счастья билось,
когда ветер касался щеки.
О, как бы хотелось вернуться,
В тот город, что был во сне!
В одну из рек окунуться,
Что сладко так пела мне.
Это город, где властвует радость,
Где сбываются все мечты,
Там на мраморных белых плитах
Золотые растут цветы.
Там нет ни войн, ни злодейства,
И для счастья не нужно слов,
Там высшая доблесть-нежность,
А дар за неё- Любовь.
Построенный в Небесах,
Город, где только радость,
Где неведомы Зло и Страх.
Под солнцем, струясь любовью,
Там пели четыре реки,
И сердце от счастья билось,
когда ветер касался щеки.
О, как бы хотелось вернуться,
В тот город, что был во сне!
В одну из рек окунуться,
Что сладко так пела мне.
Это город, где властвует радость,
Где сбываются все мечты,
Там на мраморных белых плитах
Золотые растут цветы.
Там нет ни войн, ни злодейства,
И для счастья не нужно слов,
Там высшая доблесть-нежность,
А дар за неё- Любовь.
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
20.11.2012 в 12:35
Пишет Diary best:Пишет Mavca Sowilo:
URL записиTraveler Photo Contest 2012
Подведены итоги и объявлены победители 24-го ежегодного фотоконкурса среди путешественников National Geographic Traveler 2012. на конкурсе было представлено более 12 тысяч работ от 6615 фотографов из 152 стран.
Подробнее тут.
URL записиПодведены итоги и объявлены победители 24-го ежегодного фотоконкурса среди путешественников National Geographic Traveler 2012. на конкурсе было представлено более 12 тысяч работ от 6615 фотографов из 152 стран.
Подробнее тут.
1 место.
Фотограф: Седрик Хуин.
Название: Бабочка
Категория: Sense of Place
Повседневная жизнь в киргизской юрте
10 photo
Фотограф: Седрик Хуин.
Название: Бабочка
Категория: Sense of Place
Повседневная жизнь в киргизской юрте
10 photo
Не свое | Не Бест? Пришли лучше!
понедельник, 19 ноября 2012
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Как бы я ни относилась к их книгам, которые принимала, которые нет, но не могу не написать. След, оставленный этими людьми в советской и русской литературе не просто огромный, а титанический. Пикник на обочине, Трудно быть Богом, Мир Полдня, десятки других повестей, романов, рассказов. Я знаю людей, жизнь которых изменилась благодаря книгам Стругацких. И чертовски обидно, что вот так уходят лучшие. Лучшие умы, лучшие сердца. Мир праху! Шаг в Вечность!
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
Звоню своему, чувствую по голосу — не трезв,
— ТЫ где?
— Милаяя, яяя, яяя дома, поздно ж уже.
— Точно?
— Ну да. Ты, ты мне не веришь!!!
— Ну-ка, включи телевизор…
— Да ладно тебе.
-ВКЛЮЧИ, я сказала!
(включает)
— Ладно, а воду в ванной?
(включает)
— А теперь попрыгай на своей скрипучей кровати (да не так громко, вас там что стадо?)
Ладно, ложись спать, целую люблю. Ты у меня умничка, не то что твои засранцы, которые сейчас где-нибудь крутят!
Как, оказывается, было на самом деле:
Бар, футбол, пиво, человек 30-40. На середину зала выбегает тело:
-МУЖИКИ, БАБА ЗВОНИТ!!!
И ТИШИНА… ГРОМКАЯ СВЯЗЬ…
Охранник включает и выключает телевизор, бармен набирает воду в стакан, трое болельщиков прыгают на диване.
Как могут понять и проникнуться 40 человек!
— ТЫ где?
— Милаяя, яяя, яяя дома, поздно ж уже.
— Точно?
— Ну да. Ты, ты мне не веришь!!!
— Ну-ка, включи телевизор…
— Да ладно тебе.
-ВКЛЮЧИ, я сказала!
(включает)
— Ладно, а воду в ванной?
(включает)
— А теперь попрыгай на своей скрипучей кровати (да не так громко, вас там что стадо?)
Ладно, ложись спать, целую люблю. Ты у меня умничка, не то что твои засранцы, которые сейчас где-нибудь крутят!
Как, оказывается, было на самом деле:
Бар, футбол, пиво, человек 30-40. На середину зала выбегает тело:
-МУЖИКИ, БАБА ЗВОНИТ!!!
И ТИШИНА… ГРОМКАЯ СВЯЗЬ…
Охранник включает и выключает телевизор, бармен набирает воду в стакан, трое болельщиков прыгают на диване.
Как могут понять и проникнуться 40 человек!
суббота, 17 ноября 2012
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
четверг, 15 ноября 2012
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами
24.09.2011 в 20:29
Пишет Аллорет НКеллен:Без названия
Вот такая вот просто зарисовка. Если кто помнит, то знаменитого зоолога Найджела Марвина уволок в аномалию гигантозавр. Судьба этого персонажа осталась неизвестной. Поэтому и созрел этот мини-фик.
читать дальше
URL записиВот такая вот просто зарисовка. Если кто помнит, то знаменитого зоолога Найджела Марвина уволок в аномалию гигантозавр. Судьба этого персонажа осталась неизвестной. Поэтому и созрел этот мини-фик.
читать дальше
Ты знаешь, кроваво-черные воды зла кишат пурпурными скатами. И пламя Армагеддона застит небеса багровыми платами... Меня больше нет...и кто-то иной управляет рассветами и закатами