Неизреченное

[alloret]

Рассказ с конкурса на Мире Фантастики. Не прошел даже в полуфинал, увы)) впрочем, этого следовало ожидать. Но по крайней мере, я получила два если не хвалебных, то во всяком случае вполне положительных отзыва.

Рейтинг + 18 из-за сцена изнасилования.

-Проходи! Чего так долго-то?
-Очередь была у табачника. Пришлось подождать.
-Что-то не торопился ты, видать, половину табака по дороге снюхал!
-Чтооо!!! Это ты меня вором обозвал? Ах ты…
-Хватит!
Оба скандалиста замерли, присев от испуга, затем торопливо заковыляли на полусогнутых к небольшому домишке, напоминавшему домик для чайных церемоний.
-Ещё раз услышу, как вы ссоритесь…
-Но, Сен-но ме-ками-сан, этот поедатель червей меня назвал вором!
-Хватит!
-Просим прощения, повелитель!- хором заголосили спорщики, стуча лбами в нескобленый деревянный пол. –Просим прощения…
В сумраке, наполнявшем домик, можно было различить лишь контуры громадного тела. Оба скандалиста с поклонами подползли на коленях, держа перед собой на крышке от шкатулки источающий острый аромат табак. Положили к ногам господина и снова забарабанили лбами об пол.
-А теперь оба выметайтесь!
Драчунов как ветром сдуло. Оба знали, как опасно сердить повелителя.


Рослый мужчина в полном воинском облачении пришпоривал коня. Бедное животное, в мыле, с истерзанными боками, шло уже на последнем издыхании. У опушки, возле древней криптомерии несчастный конь пал. Мужчина грубо выругался, с трудом вызволяя из-под слабо подергивающегося тела правую ногу. Щиток-наголенник все-таки оторвался, но воин не обратил на это внимания. Невдалеке, за рисовым полем виднелась маленькая деревушка. Начавшие сгущаться сумерки укутывали мир прохладной серостью. Мужчина брел вперед, упрямо втянув голову в плечи, точно большая злобная черепаха, придерживая мечи. Чтобы выбраться на тропинку, ведущую в деревню, ему пришлось вброд перейти небольшую заводь. Здесь он потерял второй наголенник и здорово вымок. Но прохладная вода остудила пылающее жаром тело, вернула ясность мысли.
Что теперь? Воины проклятого Тоги наверняка рыщут по окрестностям, тела не нашли на поле битвы, но приказ привести мятежного полководца живым или мертвым оставался в силе. Оно понятно, как же лучше выслужиться перед владыкой, кроме как прислать ему на расправу (ну, или, в крайнем случае, голову на блюде) мятежника Сэйко. При мысли об этом кровь начинала стучать в висках.
Он думал было совершить сеппуку, но в таком случае признал бы победу Тоги, и того, другого, а признавать поражение от этих низкородных Сэйко не собирался. Он, владыка и князь, ведущий свой род от Высочайшей крови, никогда не признает победы ублюдков, не знающих родства. И потому лежал его путь через долину, лес, через гору, туда, где, по слухам, обитали те, кому была подвластна не только жизнь, но и смерть. Сэйко гнала вперед ненависть, но больше ненависти было другое чувство, стискивавшее его сердце когтистыми лапами. Он не признался бы в этом даже самому себе, но то был страх перед окончательным концом. Сэйко не верил в милость Будды, как не верил в милость кого бы то ни было на этой земле. Он любил убивать, любил видеть, как убивают. Он любил смерть, и тем сильнее страшился её.
Девчонке, в одиночестве обрабатывающей маленькое поле, было лет четырнадцать, не больше. Темное, но, тем не менее, привлекательное личико, видневшиеся из распахнутой одежды, неожиданно полные аппетитные бедра. Она не видела его, всецело увлеченная своим занятием. Сэйко облизал губы, глядя, как мелькают тонкие смуглые руки, как натягивается потрепанная юката, как на мгновение становится видно чуть больше, чем готова была показать хозяйка. На миг вспомнилась древняя история об отшельнике Кумо, павшем с небес при виде белоснежных бедер земной женщины. А потом она закинула одну из рук назад, оттянула ворот, хлопнув себя по спине между лопаток, видно, укусило что-то. И он застыл, словно охваченный пламенем при виде нежной открытой шейки, такой хрупкой, тонкой, с вырисовывающимися под кожей тонкими косточками позвонков…
…Он ждал криков, плача, но она лишь молча царапалась и кусалась, словно дикая кошка, едва не лишив его глаза. Сэйко выволок её на сухое место, одной рукой сжимая нежное горло, второй яростно сражаясь с завязками на штанах. Девчонка заскрипела зубами, когда он грубо, не церемонясь, всадил в неё уже крепко вставший корень. Двинул посуху, морщась от слишком тесно сжимающего лона. И опять ни крика, ни стона, лишь тонкие смуглые пальчики судорожно скребли по земле. Кончив, даже не обтерся, заправил обмякший корень в одежду, крепко стянул девчонке руки за спиной её же поясом и погнал перед собой.
Быстро темнело. Сэйко волок девчонку, которая стала запинаться, с трудом передвигая сбитые ножки. Гэта остались где-то внизу, у подножья горы. Тело пленницы быстро покрылось синяками от тычков и пинков, которыми похититель подбадривал её. Но о том, чтобы избавиться от девчонки речи не шло. Сэйко понимал, что явиться к Пещерному Духу без приношения- значит обречь себя на немедленную смерть. Девчонка попалась кстати. Молодая кровь, мягкая нежная плоть…
Разок дурёха попыталась было сбежать, воспользовавшись тем , что её пленитель задумался, но Сэйко влепил ей пару затрещин и больше уж не выпускал пояска, которым были стянуты тонкие руки. Девчонка часто бросала взгляды через плечо, но не на него, а на лежащую внизу деревушку, которая все более сливалась с тьмой.
-Ивакири, кто там?
Высокий, стройный воин в сером неприметном хаори на голое тело и в остатках того, что когда-то было хакама, молча склонился и поднял руку. Ладонь превратилась в лезвие, в котором стали появляться образы. Высокий мужчина, рядом на коленях хрупкое создание в драной распахнутой юката. Маленькие грудки, впалый живот, темная поросль меж плотных бедер, на которых стыли кровоподтеки, перечерченные засохшими струйками крови.
-Дурачье, - вздохнул Сен-но ме-ками, тяжело поднимаясь с места и знаком отпуская Стража. –Ведь неймется же им! А это девчонка что ли? Больно уж мелкая!
Словно на засохшую землю, на сердце упали густые горячие капли крови. Сен-но ме-ками нехотя потащился к выходу. Ну, хотя бы позвали как надо… а то припрутся, поклоны бьют, ноют что-то. И чего сказать хотят, непонятно.
-Господин!- тот, что пришел, при виде него рухнул на колени, склонив голову. – Прошу вашего покровительства и защиты. Имя мое…
-Заткнись!
Девчонка пыталась встать. Жалкая, истерзанная, с потеками крови на ногах, но в глазах непоколебимость и мужество, какие не у каждого воина встретишь. Что ж, ему это по нраву! Движение руки и тонкий пояс, стягивавший узенькие запястья, упал на землю. Девчонка поднялась, пошатываясь от усталости, и снова упала. Он сделал знак Ивакири и бывший меч наклонился, беря девчонку за хрупкое плечико. Она двинулась, подчинившись воину, ёжась под его острым взглядом. Побрела рядом, с трудом передвигая ноги.
-Теперь ты…что надо?
Жадный взгляд на Пещеру. Понятно!
-Иди! И помни, лишь тот, кто очистил сердце, пройдет сквозь неё!
-В твоих силах очистить меня, повелитель!
-Каковы твои грехи?
На миг в темных глазах страх. О, дааа!
-Говори!
Он говорил и говорил, торопливо, срывающимся, хрипнущим голосом, низко склонив голову, словно не в силах вынести взора тысяч глаз, усеивающих тело Духа Пещеры. И страх, сладкий, тягучий страх, волнами исходящий от человеческого отродья, щекотал сознание. Наконец-то! Исповедь закончилась, и наступило долгожданное молчание.
-Освобождаю тебя от твоих высказанных грехов, иди!
Он бросился к Пещере, старательно отворачивая голову. Дух молча смотрел, как человек пробирается к темному зеву, из которого тянуло холодом и влагой. Да, все они надеются. Но лишь немногие проходят сквозь тьму, сквозь увенчанную рогами небесного зверя арку. Ту арку, что дано пройти лишь чистым душой…
Фигурка исчезла в темном зеве.

Сэйко шел вперед, пытаясь рассмотреть перед собой хоть что-то. Те пара гнилушек, что он подобрал по пути, почти не давали света. Сэйко пару раз споткнулся и едва не упал, но продолжал брести. Дух Пещеры снял с него груз грехов, тяжелое покрывало кармы. Теперь он найдет покой и хорошую жизнь в мире богов. По ту сторону…Стоит только миновать длинный, черный, источающий запах влаги и гнили коридор. Сэйко внезапно затрепетал, поняв, что ступает по костям. Впереди, тускло светясь, виднелась могучая арка- два гигантских рога. Сэйко не хотелось думать, кому они могли принадлежать. По обе стороны уходили светящиеся дорожки. О, вот и путь! Пусть окружный, но так он сможет хоть что-то увидеть под ногами. И рано или поздно дойдет до…
Сэйко брел, глядя перед собой. Белые тропинки-ступени манили все сильнее. Да, это единственный верный путь! Он приведет его туда, где вечное лето, и живут боги. Он будет там… будет в безопасности. Живой…
Сэйко ступил на белую ступень и начал восхождение. Да, он жив! И будет жить вопреки всему! Плевать на тех, кто остался! Плевать на все! Он будет в царстве богов! Он сам будет богом!
Сэйко даже не понял, что уже не идет, а лежит на белых ступенях. На белых ступенях, гладких, мерцающих во тьме. А сверху опускаются такие же ступени. Он не понял, что ступени перестали быть ступенями, и что сияние впереди исчезло. Он не успел даже охнуть, когда белый ряд сверху прижал его к нижнему ряду и захрустел, перемалывая кости. Только тогда Сэйко хотел вскрикнуть… но не смог… только его голова с выкаченными, моргающими глазами, с разинутым в немом вое ртом слабо дергалась в такт жеванию.
Сидящий напротив девочки Ивакири, через пламя костра протянул ей маленькую деревянную чашку с рисом. Малышка с поклоном взяла. Видно было, что ей стыдно есть руками, но она споро очистила чашку и отставила в сторону, низко склонившись перед благодетелем.
«ДОЗВОЛЕНО!»- прозвучал в сознании бывшего меча голос повелителя.
-Как твое имя, дитя?
-Энами Эйен, господин, старшая дочь Энами Сэйко, владетеля земель к востоку отсюда, - девчонка поклонилась. –Дозволено ли будет спросить?
-Спрашивай, дитя, - похожий на звон меча голос Ивакири отражался от стен, становясь отзвуками битвы, криками умирающих. Она поклонилась снова.
-Ту, что пред вами, назначили в жертву повелителю горы. Почему же в живых оставили?
-Ешь, дитя, - велел воин, проводя рукой по наголо бритой голове, - а потом расскажешь мне, почему твои манеры это манеры высокородной, как и имя, хотя одета ты в лохмотья и твои руки хранят следы черной работы.

Сен-но ме-ками сидел, чуть прикрыв половину глаз и закрыв вторую половину. Кровь человеческого червя была неприятной на вкус. Даже удивительно, как у такой гнили могла родиться такая дочь. Впрочем, это было на руку. Человеческий червь рассказал ему обо всем, что считал грехом, не упомнил лишь одного- соития с собственной дочерью, насилия над ней. Оно и правда, какой же это грех- оказать честь жалкой крестьянской девке?
Он вслушивался в далекие голоса. Они передавали то, что он и сам знал. Маленькая девчонка, носительница высочайшей крови. Бегство в ночь. Погоня. Отчаяние матери. Подлог, жестокий, страшный. Она дрожит в углу пропитанной вонью хижины, а та, что породила её, бежит, волоча за собой дитя стариков, которым отныне ей предстояло стать дочерью. Что ж, она научилась всему. Научилась быть почтительной со своими новыми родителями, потерявшими единственную опору, научилась помогать им по хозяйству, возделывать крошечное поле, едва дававшее урожай, чтобы прокормить их. Научилась жить в холоде и голоде, она, дочь владетельного князя, с которой сдували пылинки. Энами Эйен, имя-то какое у малышки! «Вечность». Что ж, Вечность значит Вечность. Сен-но ме-ками приоткрыл один из глаз и взглянул на тех, что сидели в маленькой пещерке. С такого расстояния пламя не слепило.
Эйен окончила свою грустную повесть и замерла в почтительной позе, склонив голову. Забавно, вот вроде самочка, маленькая, жалкая, а даже поза как у мужчины и у самурая. И видно, что Ивакири тоже понравилось то достоинство, с которым держалась девчонка. Что ж, ему не помешает помощь. Охрана Пещеры- дело важное. Мало ли какая дрянь забредет!
Хранитель окликнул, и в хижину вползли дрожащие слуги, низко склоняясь и метя пол растрепанными космами.
-Ступайте в город и принесите одежду для новой ученицы. А потом поступите в услужение к старикам, что живут у подножья горы. Будете им верными рабами. Да, и купите ещё табака!
Кто смеет ослушаться повелителя? Украдкой толкаясь и пинаясь, спорщики задом вымелись из хижины и скоро исчезли в предрассветной мгле.