06.05.2012 в 19:14
Пишет Annunziata a Firenze:Я дописал!
Название: Дуб, терновник и ясень.
Автор: Я.
Персонажи: Хелен, Маргарет, Энтони.
Рейтинг: 13+
Тип: Джен.
Жанр: Общий, фэнтази, мистика, сонгфик.
Размер: Мини.
Предупреждения: Нет.
Примечания: Мой первый оридж, написанный на песню.
Посвящение: Группе «Мельница», хотя им и даром не нужно.
- Матушка, - Хелен ворвалась в сени, едва не упав через юбку своего платья. – Маргарет помощи просит.
читать дальше - Что у них опять случилось? – буркнула старая Эльза, снимая пенку со скудного надоя. – Вечно то сена не хватает, то куры передохли…
- Лошадь ожеребиться не может, - виновато выдохнула пытающаяся отдышаться Хелен. – А Джейн у господина уже два дня как. Она травница хорошая, вылечит его. Кобылу жалко…
- Жалко. Животина в недобрые руки попала. Не умеет твоя Маргарет ухаживать за скотиной, - ворчливо протянула мать, вытерев руки о фартук из домотканого полотна. – Говорила я Джону, что девка его угробит коня, нет, не послушал. Так им и надо.
Хелен вздохнула, рукавом платья промокнув глаза. Она же уже обещала Маргарет, ну как же так?.. Придется идти обратно, говорить, что ничего не получится…
- А, черт с тобой, иди, - досадливо махнула Эльза, фыркнув. – Не котенок уже, чтобы я за тобой хвостом вилась. Но чтоб с утра дома была. Узнаю, что блудила, на порог не пущу.
Хелен кивнула и так же быстро исчезла, как появилась.
- Не к добру это, - покачала головой женщина. – Что зерно взошло чахлое, что животные мрут. И господин слег. Ох, не к добру…
- Долгонько же ты, Хэл, - Маргарет сидела у окна и расчесывала свои красивые, густые каштановые волосы простой деревянной гребенкой. – Маменька не пускала?
- Знаешь, как она к тебе относится, - коротко ответила Хелен. – И как она про кобылу поверила, не понять.
- Старые люди невнимательны, а Эльза почти слепая, - холодно бросила Маргарет, откладывая гребенку и откидывая свою копну за спину.
- Откуда знаешь? – округлила глаза ее подруга.
- Чувствую, - та пожала плечами. – Придется подождать кое-кого… Как бы тучи не закрыли луну. Проклятое время.
- Ой, не надо, - вскрикнула Хелен. – Мы и так Господа гневим своими замыслами.
- Ничегошеньки ты, Хэл, не знаешь, не чувствуешь ничего, - Маргарет со змеиной грацией потянулась и склонила голову. – Все вы как незрячие звери, не чуете, не слышите… А природа ярится. Боги гневаются. Под землей ропщет глухо, молнии в облаках рождаются. Слышишь, как деревья разговаривают, цветы поют? Не слышишь. Глухая ты, Хелен. Как камень, да и те лучше тебя переживают, ползут, крошатся, в землю уходят…
Хелен закрыла уши ладонями и покачивалась, прикрыв веки.
- Я хочу, но у меня не получается, - почти плача, пролепетала она. – Это ты такая, как твоя мать, а у меня баба обычная, вот и я без гроша.
- Это не от матери и отца зависит… - вздохнула Маргарет, поднимаясь. Тонкое льняное платье ее волочилось по полу и соскальзывало с плеч, подпоясанное под грудью зеленой лентой. – Хочешь, спою старую песню, нянька мне ее передала, - она взяла зеркало, поставила его на стол и глухо запела:
- Я под омелою в ночь грозовую
Пляску творила свою чертовскую:
Душу дала цветам,
Те – друидам-старикам…
В огне небесном сгорела,
Сердцем уснула, очами прозрела…
Хелен, как зачарованная, вслушивалась в волшебные строчки сказания, которое еще, должно быть, помнили старики и старухи, истинные англичане. По лиловому небу неслись быстрые, легкие, тонкие, как перья, облака. Солнце за далеким лесом садилось медленно, словно издеваясь над изнывающей в нетерпении Маргарет, и от этого ее голос становился еще глуше, стан – еще тверже. Белая с черными ушами кошка перестала намывать лапы и сверкала из угла желтыми глазами с темными, зеркальными зрачками.
Неожиданно в дверь постучали. Кошка зашипела и, подняв уши, ринулась под стол, к котятам. Маргарет замолчала и быстро поправила платье.
- Да-да, входи, Энтони.
Молодой парень, самый завидный жених здесь, в Блэкхаенте, снял легкий плащ и кинул его на лавку. Хелен зарделась и поправила растрепанную косу. Ну конечно, куда ей тягаться с красавицей Маргарет. Она и младше, и выше, и руки у нее белые, как у норманнки, а волосы до самой талии. Ясно сразу, кому ученик отца Стефана достанется, мисс Хедин, никому другому.
- Скажи мне, зачем я тебе понадобился? – прокашлявшись, спросил он.
- Пойдешь с нами в лес сегодня ночью, узнаешь, - подмигнула Маргарет. – В канун Иванова дня там опасно, а со мной – нет.
- Папоротник будешь искать? – смешливо приподнял брови Энтони. – Похвально. Я знал, что ты ведьма, Марго…
- Какое оскорбление, - вскинулась девушка. – Я просто помочь народу хочу. Ты разве не видишь, что творится? Поля голые, соломины одни, сока в них нет. А коровы совсем мало молока давать стали. Тут ваш Господь не поможет, к древним божествам обращаться надо. Не хочешь – без тебя пойдем. Я отлично знаю дорогу.
- Чтобы вы там сгинули, ну уж нет. Ты слишком плохо обо мне думаешь, Марго. Я же не зверь. И не трус.
- Это главное, - Маргарет склонилась над сундуком. – И чтобы без кляузничества. Я не одержимая и не сумасшедшая, сам поймешь.
- Хорошо, я же дал слово. У тебя фонарь только есть?
- Он не нужен, я вас поведу. А в лесу и так светло будет.
- А зачем тогда тебе огниво? – робко поинтересовалась Хелен.
- Для костра, глупая. Не у нимф же мы огня просить будем, да они и не дадут. А если дадут, он у нас погаснет.
Хелен промолчала. Она знала и про русалок, и про духов, но не думала, что они правда есть. Может, Маргарет дурная?
- Отказываться уже поздно, ничего не поделаешь, - неожиданно прошипела та. – Ничего.
В маленькую суму Маргарет положила странный флакон из глины и огниво. Крест бережно сняла и положила рядом с распятием.
- И вы снимите. Навредит только.
Энтони беспрекословно оставил свой. Хелен поколебалась, но Маргарет неожиданно резко дернула цепочку на ее шее, и без всякого усилия та порвалась, не оставив никакого следа.
- Ты меня слушаешь или нет? Пропадешь там, - пригрозила ведунья. – Ума никакого, зачем тебе он? Молится? Так ведь не за тем идем, чтобы бояться. С замком на душе сгинешь, да не в ад, а в пустоту попадешь. Задушит нимфа – станешь травинкой, затопчут тебя, умертвят, а ты снова и снова рождаться и умирать будешь, хочешь? Забрызгают русалки – в навку перейдешь, желаешь? Душу свою христианскую или продашь, или потеряешь. А она дорого стоит, поверь мне…
Теперь она слышала, как стонет земля под ее ногами. Старалась ступать легче, давить меньше, но от прикосновений гиб тонкий ковер цветов. Маргарет неслась, даже не стараясь удерживать свой странный наряд, не мешавший ей бежать все быстрее и быстрее. Хелен не успевала за ней, корни цеплялись за ее щиколотки, выползая из земли.
В глубине леса, там, где слышались нежные, звенящие и чистые, как искрящийся родник, голоса, что-то сверкало и дымило. Переливались зеленым и голубым крупные звезды на бархатном небосклоне, а деревья, живые и мощные, как вековые столпы, собирали их в свои огромные листья, как в чаши. Красивые, словно сама природа, девушки качались на ветвях, обнаженные, с девственными белоснежными телами. Они шептались на непонятном языке, похожем на шелест трав под их ногами. Растения росли необыкновенно быстро в эту ночь, цвели и тут же увядали под полной серебряной луной, и пахли так отчаянно сладко, что, казалось, этот запах можно сжать в ладони. По реке, лилейной от косых лучей Селены, скользили легкие, сотканные из ее же света ладьи. А в них застыли, как струи водопада зимой, русалки с сиреневыми волосами, окутывавшими их подобно самому изысканному наряду. Их молчание завораживало, как и рисунки, которые они чертили на гладкой поверхности воды своими тонкими, полупрозрачными ступнями.
Какой-то шаловливый дух наступил на шлейф платья Маргарет, и, едва она выскользнула из него, ее кожа засияла тысячами, мириадами точек, вспыхнувших, как светляки во мху. Волосы ее взметнулись и хлестнули по оголенной спине, и колдунья засмеялась, эхом отозвавшись своим названным сестрицам. Хелен остановилась, и тут же колючие ветви терновника поползли по ее стану, разрывая ткань на мелкие кусочки. Глаза застлал тягучий дым, и она мягко опустилась на колени, позволяя кусту раздевать себя.
«А она дорого стоит, душа твоя христианская», - пропела в голове Маргарет и исчезла.
Шипы терновника оставались в спине, ягодицах, ногах, вяжущий сок его плодов стягивал кожу и оттенял ее своим сине-желтым цветом. На секунду его ветки остались голыми – и вот уже маленькие цветки, собранные в букетики, распустились на венце, буквально вросшем в лоб Хелен. Она почувствовала, что становится легче, ощупала холодными не от страха, от древесного сока, текущего теперь по жилам, свое новое лицо. На одну лишь ночь, но ведь и это немало. Колючки превратились в тускло светящиеся камешки, от них исходила непонятная сила. Раздвинув заросли терна, уже шумящего темно-зеленой листвой, Хелен захотела дотронуться до земли, но это уже было невозможно. Вот почему Маргарет была так быстронога – она летела, а теперь летать могла и она.
Терновая нимфа огляделась, ища сливового цвета глазами своих спутников. Маргарет как ветром унесло, зато Энтони она заметила почти сразу. Стройный, как Аполлон, он словно покрылся сероватой, гладкой ясеневой корой. Кленовый дух с почтением отдал ему лук из древесины священного дерева охотников – длинный, украшенный затейливой резьбой, с натянутой тетивой. А в волосы, тоже, казалось, поседевшие, маленькая фея вплетала желтоватые крылатки.
- Красссавец, - прошипел вяз, черноглазый, с испещренным глубокими зарубками телом. Его посох, узловатый, длинный, с загнутым концом, стукнул по кочке, и дух испарился, растаяв облачком трухи и тлена.
- Красссавец, - вторила с высокой ветки Маргарет. Она вся мерцала, корона из желудей, гладких, толстых, сливалась по цвету с ее длинными косами, заплетенными небрежно и просто. – Нравитссся? Хорошшшо тут, ссславно? Иванов день, нашшш день, людссской…
Она держала в руках буковую чашу, круглую, как отражение луны в тихой заводи. Через край то и дело переплескивало одуванчиковое вино – мутно-зеленое, с желтоватыми разводами.
- Коссстры жжжечь будем, высссокие, до небессс… - пели нимфы и, перепархивая с дерева на дерево, срывали жалобно пищащий мох. А потом, все смеясь и болтая на своем шуршащем наречии, протянули руки к сестрам-русалкам. Те уже зажгли свои огни – болотные фонарики, манящие человека в топь. На плотных блюдах лилий трещали они, неверные и мягкие, с красными язычками настоящего жара. И только самая смелая из водяных дев взяла один из костров в свои холодные, просвечивающие ручки и швырнула на берег, прямо в ладони Маргарет. Он не сделал ей никакого вреда, только на кончиках пальцев ее стал остывать и отливать голубым. И этот свет узнала Хелен – им, бывает, сквозят в хвое, на старых пнях почти умершие гнилушки, покрытые плесенью.
- Ты жжже говорила, он не будет сссветить, - непослушным языком облизав твердые губы, проговорила она.
- Для нассс на расссвете – не-е-ет, - покачала головой Маргарет и сдула добытое пламя на моховую кучку. Та тотчас занялась. – Нам в другой чассс – другая древесссина. Ясссень будем зажжжигать, лето зззвать.
- Ясссень? – вскрикнула Хелен почти по-человечески.
- Не бойссся ззза меня, - раскатисто рассмеялся Энтони. – Я не сссгорю дотла. Зззло сссгорит, греххх человечессский. Молчи, пой, танцуй.
И она танцевала. Хоровод и странная колыбельная, которую играли на своих луках духи, отбивая ритм сухих стволов и позванивая первой изморозью, влекла дальше в чащу. Колючие заросли терновника расступались перед ней, дубы поднимали ветви перед Маргарет, ясень склонялся перед Энтони. За ними рвались их сестры и братья, но плотная листва хлестала по их нежным лицам, и они прекращали свои попытки. Только нимфа дерна катилась по траве тихой волной.
Поляна в самой глубине леса, мрачная, нетронутая человеческим взглядом. Омела на темных, корявых сучьях и древнее кострище посередине, окруженное каменными плитами. Между ними – поросль крапивы и косточки, поеденные лесными мышами.
- Друидово сссвятилищщще, - пророкотала Маргарет. – Иди сссюда, Зззоя…
Маленькая девочка в платьице из стебельков испуганно завизжала и растаяла, когда Энтони без всякого сожаления скосил тетивой своего лука целую охапку бурьяна. Хелен слышала, как она плачет за спинами молодых лещин, но жалости не испытывала. Что это такое – жалость?
Пьяно кружилась голова, а ведь она не пила ничего. Запах порошка из захваченного флакона, что Маргарет сняла с пояса и открыла, щекотал нос. Кисловатый и одновременно сладкий, красный, как сушеная кровь, он полетел в крохотный костерок, тут же взвившийся до самых облаков, до верхушек векового леса тонкими зелеными стрелками.
- Ступай, - вскричала нимфа дуба высоким голосом, напоминающим треск сухого листа. – Ступай!
И он пошел. Белый, с неподвижным взглядом вступил в огонь. К ужасу Хелен, икры его тут же задымились, пламя пожирало их изнутри. Кусочки пепла серели и отваливались от крепких ног, но Энтони не чувствовал, видимо, никакой боли. Вытянувшись и странно изгибаясь под стать струйкам дыма, он словно ждал чего-то. Ждал их.
И вот обе некогда девушки, а сейчас пустые бесы, нехристи, слуги самого Одина понеслись в почти грубых па вокруг жертвенного очага. Окостенелость век уже не казалась Хелен странной; она хотела только смотреть, как стекает на трещавшие травы красная плоть, слезает лоскутами кожа несчастного юноши. От костра потянулись роскошными гирляндами золота его силы и соки. Маргарет перелетала через них легко, но Хелен испытывала странный соблазн порвать одну из них – такую блестящую, будто жирную, и очень упругую. Какой-то голос в голове заверещал на древнем скандинавском наречии, что это лишит его жизни, а их – урожая, и нимфа с неудовольствием продолжала смотреть на волшебные дуги.
Каждая капля, падавшая с тела ясеня, каждый кусочек его тела, как студень, впитывался в землю, и в этом месте что-то быстро росло, листиками протянувшись к своему отцу. Это упала одна из крылаток его венка. Сила жизни, выпитой из Энтони, дала семени возможность прорасти так быстро. Но, еще не завершив своего превращения, тоненькая, еще легко гнущаяся девушка сломалась и упала безжизненным прутиком.
Тотчас костер взметнулся последний раз, опадая, уходя под влажную от разбрызганной древесной, вязкой жидкостью почву. Вспыхнули и колыхнулись, разрываясь, драгоценные нити. А с кучки пепла сошел потрясенный Энтони, покрасневший от осознания своей наготы и жара затухающих угольков настоящего, рассветного огня.
И вот уже упал с волос Хелен усохший венец с перекрученными цветочками, заболели пронзенные шипами ноги. Маргарет брезгливо скинула желудевую корону: с нее посыпались долгоносики. Лук из ясеня треснул посередине и выпрямился, становясь обычным поленцем.
Повеяло холодком с реки, Хелен вздрогнула и прикрыла грудь руками.
- Пошли, нечего здесь стоять больше, - испуганно прошептала Маргарет и ринулась к двум большим осинам, между корней которых начиналась тропинка. Ее саму обнаженность не пугала, наверное, колдунья много раз уводила с собой ритуальных братьев и сестер для возрождения.
Их одежда была небрежно сложена в кучу на пеньке, торчащем посреди гари. Рядом булькал мутный ручеек. Хелен потрясла головой, чуть не плача: куда делась вся та красота, таинственность, властность ночного леса, его скрытое изобилие?
- Оно всегда так, - вздохнула Маргарет, отвернувшись и драпируя свое свободное платье. – А ведь мы сами виноваты, не любим, не ценим. Тут нет никакой загадки. Просто даже я – человек, Божье порождение, а не стихийное. Для них мы куда страшнее бесов… Особенно наши лесорубы.
Хелен бессмысленно кивала. Ее светлые прямые волосы растрепались окончательно, в них запуталась крошка от сухих листьев. Ступни кололо мелкими камешками и сучками. Побыстрее, как только можно, возвратиться в деревню, упасть на постель – Хелен безумно хотела спать.
Так как рассвело, они старались идти в тени, прячась за заколосившимся зерном. Маргарет улыбалась и гладила бледного Энтони по плечу, когда за оградой поля очередной селянин ронял топор или ведро и истово крестился.
- Ну что, дочка, родила кобыла? – Эльза щурилась, помешивая густое рагу в котелке. Хелен клевала носом, заплетая перед сном косу.
- Да, матушка, только жеребеночек мертвый родился, - печально вздохнула она и поправила криво повязанную ленту. – Вот ведь какое несчастье, а? Как бы сама Лора не умерла.
- Зато, говорят, злаки, наконец, наливаться стали. Наверное, услышал Господь наши молитвы. Будет что зимой поесть.
Неожиданно в окошко заглянула Маргарет. Глаза ее испуганно бегали.
- Вы не видели, дровосеки уже ушли? – задыхаясь, пролепетала она.
- Только что, - непонимающе моргнула Эльза и повернулась к дочери: - Ты слышала, что мастер Хоуэн слег?
Хелен вздрогнула и не ответила. Где-то вдалеке, уже на большой дороге, Маргарет кричала мужам:
- Только не рубите дуб, терновник и ясень!..
URL записиНазвание: Дуб, терновник и ясень.
Автор: Я.
Персонажи: Хелен, Маргарет, Энтони.
Рейтинг: 13+
Тип: Джен.
Жанр: Общий, фэнтази, мистика, сонгфик.
Размер: Мини.
Предупреждения: Нет.
Примечания: Мой первый оридж, написанный на песню.
Посвящение: Группе «Мельница», хотя им и даром не нужно.
*~*~*~*~*~*~*
- Матушка, - Хелен ворвалась в сени, едва не упав через юбку своего платья. – Маргарет помощи просит.
читать дальше - Что у них опять случилось? – буркнула старая Эльза, снимая пенку со скудного надоя. – Вечно то сена не хватает, то куры передохли…
- Лошадь ожеребиться не может, - виновато выдохнула пытающаяся отдышаться Хелен. – А Джейн у господина уже два дня как. Она травница хорошая, вылечит его. Кобылу жалко…
- Жалко. Животина в недобрые руки попала. Не умеет твоя Маргарет ухаживать за скотиной, - ворчливо протянула мать, вытерев руки о фартук из домотканого полотна. – Говорила я Джону, что девка его угробит коня, нет, не послушал. Так им и надо.
Хелен вздохнула, рукавом платья промокнув глаза. Она же уже обещала Маргарет, ну как же так?.. Придется идти обратно, говорить, что ничего не получится…
- А, черт с тобой, иди, - досадливо махнула Эльза, фыркнув. – Не котенок уже, чтобы я за тобой хвостом вилась. Но чтоб с утра дома была. Узнаю, что блудила, на порог не пущу.
Хелен кивнула и так же быстро исчезла, как появилась.
- Не к добру это, - покачала головой женщина. – Что зерно взошло чахлое, что животные мрут. И господин слег. Ох, не к добру…
*~*~*~*~*~*~*
- Долгонько же ты, Хэл, - Маргарет сидела у окна и расчесывала свои красивые, густые каштановые волосы простой деревянной гребенкой. – Маменька не пускала?
- Знаешь, как она к тебе относится, - коротко ответила Хелен. – И как она про кобылу поверила, не понять.
- Старые люди невнимательны, а Эльза почти слепая, - холодно бросила Маргарет, откладывая гребенку и откидывая свою копну за спину.
- Откуда знаешь? – округлила глаза ее подруга.
- Чувствую, - та пожала плечами. – Придется подождать кое-кого… Как бы тучи не закрыли луну. Проклятое время.
- Ой, не надо, - вскрикнула Хелен. – Мы и так Господа гневим своими замыслами.
- Ничегошеньки ты, Хэл, не знаешь, не чувствуешь ничего, - Маргарет со змеиной грацией потянулась и склонила голову. – Все вы как незрячие звери, не чуете, не слышите… А природа ярится. Боги гневаются. Под землей ропщет глухо, молнии в облаках рождаются. Слышишь, как деревья разговаривают, цветы поют? Не слышишь. Глухая ты, Хелен. Как камень, да и те лучше тебя переживают, ползут, крошатся, в землю уходят…
Хелен закрыла уши ладонями и покачивалась, прикрыв веки.
- Я хочу, но у меня не получается, - почти плача, пролепетала она. – Это ты такая, как твоя мать, а у меня баба обычная, вот и я без гроша.
- Это не от матери и отца зависит… - вздохнула Маргарет, поднимаясь. Тонкое льняное платье ее волочилось по полу и соскальзывало с плеч, подпоясанное под грудью зеленой лентой. – Хочешь, спою старую песню, нянька мне ее передала, - она взяла зеркало, поставила его на стол и глухо запела:
- Я под омелою в ночь грозовую
Пляску творила свою чертовскую:
Душу дала цветам,
Те – друидам-старикам…
В огне небесном сгорела,
Сердцем уснула, очами прозрела…
Хелен, как зачарованная, вслушивалась в волшебные строчки сказания, которое еще, должно быть, помнили старики и старухи, истинные англичане. По лиловому небу неслись быстрые, легкие, тонкие, как перья, облака. Солнце за далеким лесом садилось медленно, словно издеваясь над изнывающей в нетерпении Маргарет, и от этого ее голос становился еще глуше, стан – еще тверже. Белая с черными ушами кошка перестала намывать лапы и сверкала из угла желтыми глазами с темными, зеркальными зрачками.
Неожиданно в дверь постучали. Кошка зашипела и, подняв уши, ринулась под стол, к котятам. Маргарет замолчала и быстро поправила платье.
- Да-да, входи, Энтони.
Молодой парень, самый завидный жених здесь, в Блэкхаенте, снял легкий плащ и кинул его на лавку. Хелен зарделась и поправила растрепанную косу. Ну конечно, куда ей тягаться с красавицей Маргарет. Она и младше, и выше, и руки у нее белые, как у норманнки, а волосы до самой талии. Ясно сразу, кому ученик отца Стефана достанется, мисс Хедин, никому другому.
- Скажи мне, зачем я тебе понадобился? – прокашлявшись, спросил он.
- Пойдешь с нами в лес сегодня ночью, узнаешь, - подмигнула Маргарет. – В канун Иванова дня там опасно, а со мной – нет.
- Папоротник будешь искать? – смешливо приподнял брови Энтони. – Похвально. Я знал, что ты ведьма, Марго…
- Какое оскорбление, - вскинулась девушка. – Я просто помочь народу хочу. Ты разве не видишь, что творится? Поля голые, соломины одни, сока в них нет. А коровы совсем мало молока давать стали. Тут ваш Господь не поможет, к древним божествам обращаться надо. Не хочешь – без тебя пойдем. Я отлично знаю дорогу.
- Чтобы вы там сгинули, ну уж нет. Ты слишком плохо обо мне думаешь, Марго. Я же не зверь. И не трус.
- Это главное, - Маргарет склонилась над сундуком. – И чтобы без кляузничества. Я не одержимая и не сумасшедшая, сам поймешь.
- Хорошо, я же дал слово. У тебя фонарь только есть?
- Он не нужен, я вас поведу. А в лесу и так светло будет.
- А зачем тогда тебе огниво? – робко поинтересовалась Хелен.
- Для костра, глупая. Не у нимф же мы огня просить будем, да они и не дадут. А если дадут, он у нас погаснет.
Хелен промолчала. Она знала и про русалок, и про духов, но не думала, что они правда есть. Может, Маргарет дурная?
- Отказываться уже поздно, ничего не поделаешь, - неожиданно прошипела та. – Ничего.
В маленькую суму Маргарет положила странный флакон из глины и огниво. Крест бережно сняла и положила рядом с распятием.
- И вы снимите. Навредит только.
Энтони беспрекословно оставил свой. Хелен поколебалась, но Маргарет неожиданно резко дернула цепочку на ее шее, и без всякого усилия та порвалась, не оставив никакого следа.
- Ты меня слушаешь или нет? Пропадешь там, - пригрозила ведунья. – Ума никакого, зачем тебе он? Молится? Так ведь не за тем идем, чтобы бояться. С замком на душе сгинешь, да не в ад, а в пустоту попадешь. Задушит нимфа – станешь травинкой, затопчут тебя, умертвят, а ты снова и снова рождаться и умирать будешь, хочешь? Забрызгают русалки – в навку перейдешь, желаешь? Душу свою христианскую или продашь, или потеряешь. А она дорого стоит, поверь мне…
*~*~*~*~*~*~*
Теперь она слышала, как стонет земля под ее ногами. Старалась ступать легче, давить меньше, но от прикосновений гиб тонкий ковер цветов. Маргарет неслась, даже не стараясь удерживать свой странный наряд, не мешавший ей бежать все быстрее и быстрее. Хелен не успевала за ней, корни цеплялись за ее щиколотки, выползая из земли.
В глубине леса, там, где слышались нежные, звенящие и чистые, как искрящийся родник, голоса, что-то сверкало и дымило. Переливались зеленым и голубым крупные звезды на бархатном небосклоне, а деревья, живые и мощные, как вековые столпы, собирали их в свои огромные листья, как в чаши. Красивые, словно сама природа, девушки качались на ветвях, обнаженные, с девственными белоснежными телами. Они шептались на непонятном языке, похожем на шелест трав под их ногами. Растения росли необыкновенно быстро в эту ночь, цвели и тут же увядали под полной серебряной луной, и пахли так отчаянно сладко, что, казалось, этот запах можно сжать в ладони. По реке, лилейной от косых лучей Селены, скользили легкие, сотканные из ее же света ладьи. А в них застыли, как струи водопада зимой, русалки с сиреневыми волосами, окутывавшими их подобно самому изысканному наряду. Их молчание завораживало, как и рисунки, которые они чертили на гладкой поверхности воды своими тонкими, полупрозрачными ступнями.
Какой-то шаловливый дух наступил на шлейф платья Маргарет, и, едва она выскользнула из него, ее кожа засияла тысячами, мириадами точек, вспыхнувших, как светляки во мху. Волосы ее взметнулись и хлестнули по оголенной спине, и колдунья засмеялась, эхом отозвавшись своим названным сестрицам. Хелен остановилась, и тут же колючие ветви терновника поползли по ее стану, разрывая ткань на мелкие кусочки. Глаза застлал тягучий дым, и она мягко опустилась на колени, позволяя кусту раздевать себя.
«А она дорого стоит, душа твоя христианская», - пропела в голове Маргарет и исчезла.
Шипы терновника оставались в спине, ягодицах, ногах, вяжущий сок его плодов стягивал кожу и оттенял ее своим сине-желтым цветом. На секунду его ветки остались голыми – и вот уже маленькие цветки, собранные в букетики, распустились на венце, буквально вросшем в лоб Хелен. Она почувствовала, что становится легче, ощупала холодными не от страха, от древесного сока, текущего теперь по жилам, свое новое лицо. На одну лишь ночь, но ведь и это немало. Колючки превратились в тускло светящиеся камешки, от них исходила непонятная сила. Раздвинув заросли терна, уже шумящего темно-зеленой листвой, Хелен захотела дотронуться до земли, но это уже было невозможно. Вот почему Маргарет была так быстронога – она летела, а теперь летать могла и она.
Терновая нимфа огляделась, ища сливового цвета глазами своих спутников. Маргарет как ветром унесло, зато Энтони она заметила почти сразу. Стройный, как Аполлон, он словно покрылся сероватой, гладкой ясеневой корой. Кленовый дух с почтением отдал ему лук из древесины священного дерева охотников – длинный, украшенный затейливой резьбой, с натянутой тетивой. А в волосы, тоже, казалось, поседевшие, маленькая фея вплетала желтоватые крылатки.
- Красссавец, - прошипел вяз, черноглазый, с испещренным глубокими зарубками телом. Его посох, узловатый, длинный, с загнутым концом, стукнул по кочке, и дух испарился, растаяв облачком трухи и тлена.
- Красссавец, - вторила с высокой ветки Маргарет. Она вся мерцала, корона из желудей, гладких, толстых, сливалась по цвету с ее длинными косами, заплетенными небрежно и просто. – Нравитссся? Хорошшшо тут, ссславно? Иванов день, нашшш день, людссской…
Она держала в руках буковую чашу, круглую, как отражение луны в тихой заводи. Через край то и дело переплескивало одуванчиковое вино – мутно-зеленое, с желтоватыми разводами.
- Коссстры жжжечь будем, высссокие, до небессс… - пели нимфы и, перепархивая с дерева на дерево, срывали жалобно пищащий мох. А потом, все смеясь и болтая на своем шуршащем наречии, протянули руки к сестрам-русалкам. Те уже зажгли свои огни – болотные фонарики, манящие человека в топь. На плотных блюдах лилий трещали они, неверные и мягкие, с красными язычками настоящего жара. И только самая смелая из водяных дев взяла один из костров в свои холодные, просвечивающие ручки и швырнула на берег, прямо в ладони Маргарет. Он не сделал ей никакого вреда, только на кончиках пальцев ее стал остывать и отливать голубым. И этот свет узнала Хелен – им, бывает, сквозят в хвое, на старых пнях почти умершие гнилушки, покрытые плесенью.
- Ты жжже говорила, он не будет сссветить, - непослушным языком облизав твердые губы, проговорила она.
- Для нассс на расссвете – не-е-ет, - покачала головой Маргарет и сдула добытое пламя на моховую кучку. Та тотчас занялась. – Нам в другой чассс – другая древесссина. Ясссень будем зажжжигать, лето зззвать.
- Ясссень? – вскрикнула Хелен почти по-человечески.
- Не бойссся ззза меня, - раскатисто рассмеялся Энтони. – Я не сссгорю дотла. Зззло сссгорит, греххх человечессский. Молчи, пой, танцуй.
И она танцевала. Хоровод и странная колыбельная, которую играли на своих луках духи, отбивая ритм сухих стволов и позванивая первой изморозью, влекла дальше в чащу. Колючие заросли терновника расступались перед ней, дубы поднимали ветви перед Маргарет, ясень склонялся перед Энтони. За ними рвались их сестры и братья, но плотная листва хлестала по их нежным лицам, и они прекращали свои попытки. Только нимфа дерна катилась по траве тихой волной.
Поляна в самой глубине леса, мрачная, нетронутая человеческим взглядом. Омела на темных, корявых сучьях и древнее кострище посередине, окруженное каменными плитами. Между ними – поросль крапивы и косточки, поеденные лесными мышами.
- Друидово сссвятилищщще, - пророкотала Маргарет. – Иди сссюда, Зззоя…
Маленькая девочка в платьице из стебельков испуганно завизжала и растаяла, когда Энтони без всякого сожаления скосил тетивой своего лука целую охапку бурьяна. Хелен слышала, как она плачет за спинами молодых лещин, но жалости не испытывала. Что это такое – жалость?
Пьяно кружилась голова, а ведь она не пила ничего. Запах порошка из захваченного флакона, что Маргарет сняла с пояса и открыла, щекотал нос. Кисловатый и одновременно сладкий, красный, как сушеная кровь, он полетел в крохотный костерок, тут же взвившийся до самых облаков, до верхушек векового леса тонкими зелеными стрелками.
- Ступай, - вскричала нимфа дуба высоким голосом, напоминающим треск сухого листа. – Ступай!
И он пошел. Белый, с неподвижным взглядом вступил в огонь. К ужасу Хелен, икры его тут же задымились, пламя пожирало их изнутри. Кусочки пепла серели и отваливались от крепких ног, но Энтони не чувствовал, видимо, никакой боли. Вытянувшись и странно изгибаясь под стать струйкам дыма, он словно ждал чего-то. Ждал их.
И вот обе некогда девушки, а сейчас пустые бесы, нехристи, слуги самого Одина понеслись в почти грубых па вокруг жертвенного очага. Окостенелость век уже не казалась Хелен странной; она хотела только смотреть, как стекает на трещавшие травы красная плоть, слезает лоскутами кожа несчастного юноши. От костра потянулись роскошными гирляндами золота его силы и соки. Маргарет перелетала через них легко, но Хелен испытывала странный соблазн порвать одну из них – такую блестящую, будто жирную, и очень упругую. Какой-то голос в голове заверещал на древнем скандинавском наречии, что это лишит его жизни, а их – урожая, и нимфа с неудовольствием продолжала смотреть на волшебные дуги.
Каждая капля, падавшая с тела ясеня, каждый кусочек его тела, как студень, впитывался в землю, и в этом месте что-то быстро росло, листиками протянувшись к своему отцу. Это упала одна из крылаток его венка. Сила жизни, выпитой из Энтони, дала семени возможность прорасти так быстро. Но, еще не завершив своего превращения, тоненькая, еще легко гнущаяся девушка сломалась и упала безжизненным прутиком.
Тотчас костер взметнулся последний раз, опадая, уходя под влажную от разбрызганной древесной, вязкой жидкостью почву. Вспыхнули и колыхнулись, разрываясь, драгоценные нити. А с кучки пепла сошел потрясенный Энтони, покрасневший от осознания своей наготы и жара затухающих угольков настоящего, рассветного огня.
И вот уже упал с волос Хелен усохший венец с перекрученными цветочками, заболели пронзенные шипами ноги. Маргарет брезгливо скинула желудевую корону: с нее посыпались долгоносики. Лук из ясеня треснул посередине и выпрямился, становясь обычным поленцем.
Повеяло холодком с реки, Хелен вздрогнула и прикрыла грудь руками.
- Пошли, нечего здесь стоять больше, - испуганно прошептала Маргарет и ринулась к двум большим осинам, между корней которых начиналась тропинка. Ее саму обнаженность не пугала, наверное, колдунья много раз уводила с собой ритуальных братьев и сестер для возрождения.
Их одежда была небрежно сложена в кучу на пеньке, торчащем посреди гари. Рядом булькал мутный ручеек. Хелен потрясла головой, чуть не плача: куда делась вся та красота, таинственность, властность ночного леса, его скрытое изобилие?
- Оно всегда так, - вздохнула Маргарет, отвернувшись и драпируя свое свободное платье. – А ведь мы сами виноваты, не любим, не ценим. Тут нет никакой загадки. Просто даже я – человек, Божье порождение, а не стихийное. Для них мы куда страшнее бесов… Особенно наши лесорубы.
Хелен бессмысленно кивала. Ее светлые прямые волосы растрепались окончательно, в них запуталась крошка от сухих листьев. Ступни кололо мелкими камешками и сучками. Побыстрее, как только можно, возвратиться в деревню, упасть на постель – Хелен безумно хотела спать.
Так как рассвело, они старались идти в тени, прячась за заколосившимся зерном. Маргарет улыбалась и гладила бледного Энтони по плечу, когда за оградой поля очередной селянин ронял топор или ведро и истово крестился.
*~*~*~*~*~*~*
- Ну что, дочка, родила кобыла? – Эльза щурилась, помешивая густое рагу в котелке. Хелен клевала носом, заплетая перед сном косу.
- Да, матушка, только жеребеночек мертвый родился, - печально вздохнула она и поправила криво повязанную ленту. – Вот ведь какое несчастье, а? Как бы сама Лора не умерла.
- Зато, говорят, злаки, наконец, наливаться стали. Наверное, услышал Господь наши молитвы. Будет что зимой поесть.
Неожиданно в окошко заглянула Маргарет. Глаза ее испуганно бегали.
- Вы не видели, дровосеки уже ушли? – задыхаясь, пролепетала она.
- Только что, - непонимающе моргнула Эльза и повернулась к дочери: - Ты слышала, что мастер Хоуэн слег?
Хелен вздрогнула и не ответила. Где-то вдалеке, уже на большой дороге, Маргарет кричала мужам:
- Только не рубите дуб, терновник и ясень!..