Осспидя, я теперь это ЖДУ! Вот просто ЖДУ!

@темы: кино

---

Доброго пути, сеньор Кутуньо!

Мы с бабкой моей, теткой матери частенько слушали пластинку с его песнями. Бабуля Тото обожала, считала идеалом мужчины. А я просто любил и люблю его песни. И чаще всего вспоминается, как бабуля ставила пластинку, а я подпевал и отплясывал под неё)

@темы: Лучшие из лучших, музло побеждает зло!

---

Одно из любимых исполнений!

@темы: Лучшие из лучших, музло побеждает зло!

---

Господиисусематерьбожья!!!!!!!! Я просто рыдаю, ибо даже мечтать не смел!

Димочка Чеботарев в роли Урфина Джюса в новой экранизации Волшебника Изумрудного города. Лучший каст из нынешних возможных!

@темы: кино, интересности, Лучшие из лучших, Ах, эти синие глаза..., Йа муфлон!, Бомба замедленного действия

---

Наконец-то полную версию нашел, теперь не потеряется)

Синие платьишки и то, красненькое с открытыми плечами вообще бомба.

@темы: интересности, Ах, эти синие глаза..., Йа муфлон!, музло побеждает зло!, Бомба замедленного действия

---

Сюда бы парочку случаев, которым я сам был свидетелем...

Например, когда прямо перед носом такси, на котором я ехал в аптеку, появилась старая скрюченная бабка и дюзнула с такой скоростью, что мы с водителем охренели. Или птица, зависшая в воздухе над рестораном, мимо которого мы с систер проходили. Пока телефоны доставали, птица... исчезла. Я-то привычный ко всякой мистике, ничем не удивишь, а у систер глаза были по пять рублей от шока.

@темы: интересности, Привет с Канатчиковой дачи!, жизнь

---

белочка с травкой, добро пожаловать!

---

Муфлон бесявит и мечется в истерике...

Систер с мужем заехали в гости. Проездом. Ехали из Хунзаха от родичей мужа, решили у нас проведать всех тетушек прежде, чем возвращаться в Москву. Пока с Хунзаха ехали, натолкнулись на лагерь киношников. Оказалось, там снимают новый "Волшебник Изумрудного города". У муфлона чуть не случился кондратий от изумления и счастья. Очень надеюсь теперь, что снимут нормально, по книге, а не от собственных тараканов. Скрестил все щупальцы.

ПС. Полез искать данные про фильм. Пока известно только то, что Юра Колокольников сыграет Железного Дровосека. Остальной каст держится в тайне.

Муфлон понимает, что скорее всего его мечты несбыточны, но таки мечтает однажды увидеть экранизацию "Урфина Джюса" с Лавроненко в роли любимого антигероя детства.

@темы: кино, интересности, Йа муфлон!, Добрый йож и бал сусликов, Привет с Канатчиковой дачи!, жизнь

---

Блин, я нимагу! Нельзя быть таким котиком!

Смотрю сейчас Прыжок гепарда. Молоденький, пригожий как дьяволенок Черик. Нельзяаааа быть таким!

@темы: Мать твою, Индия!

---

Чья-то добрая душа выложила на утубе "Затерянный мир" 1925 года...

...с великолепным Уоллесом Бири в роли Челленджера. Муфлон даже не знал, что такая экранизация существует!

@темы: кино, интересности, Йа муфлон!

---

Одна из судьбоносных песен моей жизни

В свое время в кино ползал фактически на братьях, чтобы в финале дослушать эту песню до конца. Хотя фильм мне тоже очень нравился.

@темы: кино, музло побеждает зло!

---

Маюри

Один из любимейших фильмов Юга, смотренный даже не знаю уже сколько раз. История прекрасной танцовщицы Маюри в исполнении Судхи Чандран, научившейся танцевать на протезе. Пробовал смотреть северную версию, не пошла. Именно старая "Маюри", именно та самая.

@темы: Мать твою, Индия!

---

Чет меня прям раскатало на этот фильм

"Викрам Ведха". Совместная работа Саифа и Ритика. В молодости я этих ребят как-то не очень, слишком сладкие котики-зайки, но блин, в этом фильме от них просто убойное очарование! Саиф, матёрый суровый индийский коп, способный одним взглядом заставить писаться в штаны. И Ритик, роскошное, слегонца шизоидное животное снаружи и ооочень непростой товарищ внутри. Честно даже не ожидал от Ритика такой шикарной игры и такого яркого, вбивающегося в подкорку образа. Сладенький зеленоглазый мальчик-ангелочек вырос в охуенного, пугающе прекрасного мужчину. Саифчик тоже добрал очень. Короче, поклонникам современной индюшатинки рекомендую неистово

Любимый кадр в фильме

@темы: кино, интересности, Ах, эти синие глаза..., Йа муфлон!, Мать твою, Индия!

---

Самая прелестная колыбельная моего детства в исполнении великой Анны Герман

@темы: Лучшие из лучших, музло побеждает зло!

---

Скачал книгу притчей...

... там много интересных, которые отзываются в самом сердце. Но вот эти затронули прямо глубоко

Черная дверь

В одной стране правил король, у которого были свои странности. Когда на войне он брал пленных, то собирал их в одном огромном зале. Всех сгоняли в центр, и король начинал свою речь:
– Я дам вам один шанс! Смотрите в правый угол зала!
Пленники обращали свой взгляд вправо и видели воинов, вооруженных натянутыми луками со стрелами и готовых действовать в любой момент.
– Сейчас, – продолжал король, – смотрите в левый угол зала!
Повернувшись влево, пленные видели ужасную черную дверь. Огромная, тяжелая, она была увешана частями человеческих тел, а на месте ручки находилась рука от трупа. Даже представить себе эту дверь было ужасно, не то что смотреть на нее.
Затем король выходил в центр зала и кричал:
– А сейчас выбирайте, чего вы желаете: умереть, пронзенными стрелами моих лучников или открыть черную дверь и остаться взаперти за нею?! Решайте! У каждого есть выбор.
Все пленные поступали одинаково, когда приходило время выбирать: они подходили ближе к ужасающей черной четырехметровой двери, смотрели на трупы, человеческую кровь и скелеты и решали: «Лучше смерть от стрел!»
Один за другим они смотрели сначала на черную дверь, потом на лучников смерти и объявляли королю:
– Лучше смерть от стрел, чем открыть эту дверь и оказаться запертым за ней.
Тысячи воинов избрали смерть от стрел, ни один не выбрал черную дверь.
Но вот войны закончились. Один из лучников смерти подметал огромный зал, когда в него вошел король. Солдат, трепеща от страха и сгорая от любопытства, с почтением обратился к королю:
– Ваше Величество! Меня всегда грызло любопытство, не гневайтесь на меня за вопрос, но… что скрывается за этой черной дверью?
Король ответил:
– Ты помнишь, я всегда давал пленным право выбирать. Теперь иди и открой эту дверь.
Солдат, дрожа от страха, осторожно приоткрыл дверь – и увидел, как из-за нее на пол упал яркий луч солнца. Он открыл дверь шире, и ему в глаза ударил свет, и чудесный аромат луговых трав и цветов наполнил легкие. Лучник увидел, что черная дверь выходила в поле, где начиналась широкая дорога, и понял, что ужасающая преграда открывала дорогу к свободе.

Все мы носим черную дверь в своем разуме – это наши страхи. Но если сделать шаг, всего лишь шаг навстречу страху, можно обрести луч солнца, озаряющий нашу жизнь.

У одного водоноса было два огромных кувшина, в которых носил воду, и короткое коромысло. Один из кувшинов был треснутым, второй – идеальным и сберегал всю воду. В конце длинного пути от источника до дома хозяина в треснувшем кувшине оставалась только половина воды.
Два года кувшины терлись бок о бок. Идеальный кувшин раздувался от гордости – ведь он всегда доносил воду до дома. А потрескавшийся страдал от собственного несовершенства и чувствовал себя ничтожеством, так как мог выполнить только половину своего предназначения.
Спустя два года кувшин с дефектами сказал водоносу: «Мне стыдно, и я хочу извиниться перед тобой за то, что из-за моих трещин ты доносишь только половину воды и получаешь из-за этого вполовину меньше».
Водонос ответил: «Когда будем возвращаться домой, погляди на прекрасные цветы, которые растут по всему пути».
Кувшин так и поступил и, действительно, увидел множество красивейших цветов вдоль дороги, но это не избавило его от чувства вины, так как в конце пути в нем, как всегда, осталась только половина воды.
Тогда водонос сказал: «Ты заметил, что цветы растут только с твоей стороны дороги? Я всегда знал о твоих трещинах и хотел использовать их положительные стороны. Я посадил семена по всей дороге с твоей стороны, где ты каждый день теряешь воду, и через год здесь пышно разрослись цветы. Если бы ты не был таким, какой ты есть, я никогда не смог бы вырастить эту красоту».
У каждого из нас есть мелкие дефекты и странности. Не стоит винить себя за них – куда лучше научиться их использовать.

@темы: интересности, У меня есть умный мысль, и я буду её думать, жизнь

---

Мой личный топ любимых индийских фильмов...

...которые живут на всех моих съемниках и пересматриваются регулярно.
Все фильмы сняты до 90-х годов в классической манере без полуголых див и мускулистых красавцев в расстегнутых рубашках.

1. Месть и закон 1975 (боевик)
2. Рам и Шиам 1967 (мелодрама, можно сказать, бабушка Зиты и Гиты, тоже любимой, только с близнецами мужского пола)
3. Гувернер 1972 (прекрасная мелодрама о молодом учителе, которого наняли обучать пятерых сироток в богатом доме)
4. Цветок и камень 1966 (о воре и молодой привлекательной вдовушке, которую он спас)
5. Господин 420 и Бродяга, любимы одинаково. В главной роли божественный Радж Капур.
6. Истина, любовь и красота 1978 (потрясающе аллегоричный и глубокий фильм, увы, недооцененный публикой, привыкшей к тому, что все лежит на поверхности. Одна из самых пронзительных песен в индийском кино и божественная Зинат "Хатуба" Амман)
7. Как три мушкетера 1984 (первый увиденный мной индийский фильм. Приключения, бандиты, сокровища, красивые парни и девушки и офигенный Амриш Пури в виде злобного негодяя)
8. Маленький свидетель 1987 (южноиндийский фильм о глухом мальчике, который стал свидетелем убийства собственной матери и о благородном Чирандживи, который его спас и оберегал)
9. Тайком от всех 1956 (комедия с божественной Наргис, которую явно видел наш Гайдай)
10. Затянувшаяся расплата 1973 (детектив и боевик с молоденьким Амитабхом Баччаном и офигенным Праном, моим любимым актером старого кино)

@темы: кино, Мать твою, Индия!

---

Одна из любимых и наиболее часто прослушиваемых песен...

...на все времена. В очередной раз люто ржу, насколько меня цепляют Овнюки, даже если я не знаю, что это они)) Леонид Лютвинский, вот как зовут парня, который поет эту песню. Тогдашний вокалист Белого Орла. И сцуууко, от его голоса у меня просто оргазм!

@темы: музло побеждает зло!

---

С днем Победы!

Дедушки мои не любили рассказывать о войне. Но иногда, подвыпив, всё же что-то выдавали. Страшное, тяжелое, пугающее настолько, что я, тогда еще мелкий ягненок, не мог спать ночами. Они прошли все это безумие, спасли нас от рабства под фашистским сапогом, вернули светлое небо над головой. Это пост памяти.
Дедушка Миша Кузнецов, дедушка Саша Пономаренко, дедушка Тажут, я помню. И пока жив, буду помнить.

---

Неожиданно натолкнулся на одну из любимых историй...

... из мира искусства. О том, как великий Шаляпин пел Мефистофеля. Перечитал, аж мурашки по шкурке. Тут полная версия, мне попадалась укороченная только, сильно укороченная.



Взято отсюда ru.wikisource.org/wiki/%D0%A8%D0%B0%D0%BB%D1%8F...(%D0%94%D0%BE%D1%80%D0%BE%D1%88%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87)

Представление «Мефистофеля» начиналось в половине девятого.

В половине восьмого Арриго Бойто разделся и лёг в постель.

— Никого не пускать, кроме посланных из театра.

Он поставил на ночной столик раствор брома.

И приготовился к «вечеру пыток».

Словно приготовился к операции.

Пятнадцать лет тому назад «Мефистофель» в первый раз был поставлен в «Scala[2]».

Арриго Бойто, один из талантливейших поэтов и композиторов Италии, — долго, с любовью работал над «Мефистофелем».

Ему хотелось воссоздать в опере Гётевского «Фауста», — вместо рассыропленного, засахаренного, кисло-сладкого «Фауста» Гуно.

Настоящего Гётевского «Фауста». Настоящего Гётевского Мефистофеля.

Он переводил и укладывал в музыку Гётевские слова.

Он ничего не решался прибавить от себя.

У Гёте Мефистофель появляется из пуделя.

Это невозможно на сцене.

Как сделать?

Бойто бьётся, роется в средневековых немецких легендах «о докторе Фаусте, продавшем свою душу чёрту».

Находит!

В одной легенде чёрт появляется из монаха.

15 лет тому назад «Мефистофель» был поставлен в «Scala».

Мефистофеля исполнял лучший бас того времени.

15 лет тому назад публика освистала «Мефистофеля».

Раненый в сердце поэт-музыкант с тех пор в ссоре с миланской публикой.

Он ходит в театр на репетиции. На спектакль — никогда.

Мстительный итальянец не может забыть.

«Забвенья не дал Бог, да он и не взял бы забвенья».

Он не желает видеть:

— Этой публики!

Затем «Мефистофель» шёл в других театрах Италии. С огромным успехом. «Мефистофель» обошёл весь мир, поставлен был на всех оперных сценах. Отовсюду телеграммы об успехе.

Но в Милане его не возобновляли.

И вот сегодня «Мефистофель» апеллирует к публике Милана.

Сегодня пересмотр «дела об Арриго Бойто, написавшем оперу „Мефистофель“».

Пересмотр несправедливого приговора. Судебной ошибки.

В качестве защитника приглашён какой-то Шаляпин, откуда-то из Москвы.

Зачем? Почему?

Говорят, он создал Мефистофеля в опере Гуно. А! Так ведь то Гуно! Нет на оперной сцене артиста, который создал бы Гётевского Мефистофеля, настоящего Гётевского Мефистофеля. Нет!

На репетиции Бойто, слушая свою оперу, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Мне кажется, в этой опере есть места, которые не заслуживают свиста!

Он слушал, он строго судил себя.

Он вынес убеждение, что это не плохая опера.

Но спектакль приближается. Бойто не в силах пойти даже за кулисы.

Он разделся, лёг в постель, поставил около себя раствор брома:

— Никого не пускать, кроме посланного из театра!

И приготовился к операции.

Так наступил вечер этого боя.

Настоящего боя, потому что перед этим в Милане шла мобилизация.

Редакция и театральное агентство при газете «Il Teatro[3]» полны народом.

Можно подумать, что это какая-нибудь политическая сходка. Заговор. Лица возбуждены. Жесты полны негодования. Не говорят, а кричат.

Всех покрывает великолепный, «как труба», бас г. Сабеллико:

— Что же, разве нет в Италии певцов, которые пели «Мефистофеля»? И пели с огромным успехом? С триумфом?

Г. Сабеллико ударяет себя в грудь.

Восемь здоровенных басов одобрительно крякают.

— Я пел «Мефистофеля» в Ковенгартенском театре, в Лондоне! Первый оперный театр в мире!

— Я объездил с «Мефистофелем» всю Америку! Меня в Америку выписывали!

— Позвольте! Да я пел у них же в России!

Все басы, тенора, баритоны хором решили:

— Это гадость! Это гнусность! Что ж, в Италии нет певцов?

— Кто же будет приглашать нас в Россию, если в Италию выписывают русских певцов? — выводил на высоких нотах какой-то тенорок.

— Выписывать на гастроли белого медведя! — ревели баритоны.

— Надо проучить! — рявкали басы.

У меня ёкнуло сердце.

— Все эти господа идут на «Мефистофеля»? — осведомился я у одного из знакомых певцов.

— Разумеется, все пойдём!

Редактор жал мне, коллеге, руку. По улыбочке, по бегающему взгляду я видел, что старая, хитрая бестия готовит какую-то гадость.

— Заранее казнить решили? — улыбаясь, спросил я.

Редактор заёрзал:

— Согласитесь, что это большая дерзость ехать петь в страну певцов! Ведь не стал бы ни один пианист играть перед вашим Рубинштейном! А Италия, это — Рубинштейн!

Директор театрального бюро сказал мне:

— Для г. «Скиаляпино»[4], конечно, есть спасенье. Клака. Купить как можно больше клаки, — будут бороться со свистками.

Мы вышли вместе со знакомым певцом.

— Послушайте, я баритон! — сказал он мне. — Я Мефистофеля не пою. Мне ваш этот Скиаляпино не конкурент. Но, однако! Если бы к вам, в вашу Россию, стали ввозить пшеницу, — что бы вы сказали?

Секретарь театра «Scala» сидел подавленный и убитый:

— Что будет? Что будет? Выписать русского певца в «Scala»! Это авантюра, которой нам публика не простит!

Супруге Ф. И. Шаляпина, в его отсутствие, подали карточку:

— Signor такой-то, директор клаки театра «Scala».

Вошёл «джентльмен в жёлтых перчатках», как их здесь зовут. Развалился в кресле:

— Мужа нет? Жаль. Ну, да я поговорю с вами. Вы ещё лучше поймёте. Вы сами итальянская артистка. Вы знаете, что такое здесь клака?

— Да. Слыхала. Знаю.

— Хочет ваш муж иметь успех?

— Кто ж из артистов…

— Тенор, поющий Фауста, платит нам столько-то. Сопрано, за Маргариту — столько-то. Другое сопрано, за Елену — столько-то! Теперь ваш муж! Он поёт заглавную партию. Это стоит дороже.

— Я передам…

— Пожалуйста! В этом спектакле для него всё. Или слава или ему к себе в Россию стыдно будет вернуться! Против него все. Будет шиканье, свистки. Мы одни можем его спасти, чтобы можно было дать в Россию телеграмму; «Successo colossale, triumpho completto, tutti arii bissati[5]». Заплатит… Но предупреждаю, как следует заплатит, — успех… Нет…

Он улыбнулся:

— Не сердитесь… Ха-ха! Что это будет! Что это будет! Нам платят уже его противники. Но я человек порядочный и решил раньше зайти сюда. Может быть, мы здесь сойдёмся. Зачем же в таком случае резать карьеру молодого артиста?

И Спарафучилле откланялся:

— Итак, до завтра. Завтра ответ. Мой поклон и привет вашему знаменитому мужу. И пожелание успеха. От души желаю ему иметь успех!

На следующий день в одной из больших политических газет Милана появилось письмо Ф. И. Шаляпина.

«Ко мне в дом явился какой-то шеф клаки, — писал Шаляпин, — и предлагал купить аплодисменты. Я аплодисментов никогда не покупал, да это, и не в наших нравах. Я привёз публике своё художественное создание и хочу её, только её свободного приговора: хорошо это или дурно. Мне говорят, что клака, это — обычай страны. Этому обычаю я подчиняться не желаю. На мой взгляд, это какой-то разбой».

В галерее Виктора-Эммануила, на этом рынке певцов, русские артисты сидели отдельно за столиками в кафе Биффи.

— Шаляпин кончен!

— Сам себя зарезал!

— Как так? Соваться — не зная обычаев страны.

— Как ему жена не сказала?! Ведь она сама итальянка!

— Да что ж он такого сделал, — спросил я, — обругал клакеров?

— Короля клакеров!!!

— Самого короля клакеров!

— Мазини, Таманьо подчинялись, платили! А он?

— Что они с ним сделают! Нет, что они с ним сделают!

— Скажите, — обратился ко мне один из русских артистов, — вы знакомы с Шаляпиным?

— Знаком.

— Скажите ему… от всех от нас скажите… Мы не хотим такого позора, ужаса, провала… Пусть немедленно помирится с клакой. Ну, придётся заплатить дороже. Только и всего. За деньги эти господа готовы на всё. Ну, извиниться, что ли… Обычай страны. Закон! Надо повиноваться законам!

И он солидно добавил:

— Dura lex, sed lex[6]!

— С таким советом мне стыдно было бы прийти к Шаляпину!

— В таком случае пусть уезжает. Можно внезапно заболеть. По крайней мере, хоть без позора!

Певцы-итальянцы хохотали, болтали с весёлыми, злорадными, насмешливыми лицами.

Вся «галерея» была полна Мефистофелями.

— Ввалился северный медведь и ломает чужие нравы!!

— Ну, теперь они ему покажут!

— Теперь можно быть спокойными!

Один из приятелей-итальянцев подошёл ко мне:

— Долго остаётесь в Милане?

— Уезжаю сейчас же после первого представления «Мефистофеля».

— Ах, вместе с Скиаляпино!

И он любезно пожал мне руку.

«Король клаки» ходил улыбаясь, — демонстративно ходил, демонстративно улыбаясь, — на виду у всех по галерее и в ответ на поклоны многозначительно кивал головой.

К нему подбегали, за несколько шагов снимая шапку, подобострастно здоровались, выражали соболезнование.

Словно настоящему королю, на власть которого какой-то сумасшедший осмелился посягнуть.

Один певец громко при всех сказал ему:

— Ну, помните! Если вы эту штуку спустите, — мы будем знать, что вы такое. Вы — ничто и мы вам перестанем платить. Зачем в таком случае? Поняли?

Шеф клаки только многозначительно улыбался.

Всё его лицо, глаза, улыбка, поза, — всё говорило:

— Увидите!

Никогда ещё ему не воздавалось таких почестей, никогда он не видел ещё такого подобострастия.

На нём покоились надежды всех.

— Слушайте, — сказал мне один из итальянских певцов, интеллигентный человек, — ваш Скиаляпино сказал то, что думали все мы. Но чего никто не решался сказать. Он молодчина, но ему свернут голову. Мы все…

Он указал на собравшихся у него певцов, интеллигентных людей, — редкое исключение среди итальянских оперных артистов.

— Нам всем стыдно, — стыдно было читать его письмо. Мы не артисты, мы ремесленники. Мы покупаем себе аплодисменты, мы посылаем телеграммы о купленных рецензиях в театральные газеты и платим за их помещенье. И затем радуемся купленным отчётам о купленных аплодисментах. Это глупо. Мы дураки. Этим мы, артисты, художники, поставили себя в зависимость, в полную зависимость от шайки негодяев в жёлтых перчатках. Они наши повелители, — мы их рабы. Они держат в руках наш успех, нашу карьеру, судьбу, всю нашу жизнь. Это унизительно, позорно, нестерпимо. Но зачем же кидать нам в лицо это оскорбление? Зачем одному выступать и кричать: «Я не таков. Видите, я не подчиняюсь. Не подчиняйтесь и вы!» Когда без этого нельзя! Поймите, нельзя! Это так, это заведено, это вошло в плоть и кровь. Этому и посильнее нас люди подчинялись. Подчинялись богатыри, колоссы искусства.

— Этому вашему Скиаляпино хорошо. Ему свернут здесь голову, освищут, не дадут петь, — он сел и уехал назад к себе. А нам оставаться здесь, жить здесь. Мы не можем поступать так. Нечего нам и кидать в лицо оскорбление: «Вы покупаете аплодисменты! Вы в рабстве у шайки негодяев!»

— Да и что докажет ваш Скиаляпино? Лишний раз всемогущество шайки джентльменов в жёлтых перчатках! Они покажут, что значит идти против них! Надолго, навсегда отобьют охоту у всех! Вот вам и результат!

Эти горячие возражения сыпались со всех сторон.

— Но публика? Но общественное мнение? — вопиял я.

— Ха-ха-ха! Публика!

— Ха-ха-ха! Общественное мнение.

— Публика возмущена!

— Публика?! Возмущена?!

— Он оскорбил наших итальянских артистов, сказав, что они покупают аплодисменты!

— Общественное мнение говорит: не хочешь подчиняться существующим обычаям, — не иди на сцену! Все подчиняются, что ж ты за исключение такое? И подчиняются, и имеют успех, и отличные артисты! Всякая профессия имеет свои неудобства, с которыми надо мириться. И адвокат говорит: «И у меня есть в профессии свои неудобства. Но подчиняюсь же я, не ору во всё горло!» И доктор, и инженер, и все.

— Но неужели же никто, господа, — никто не сочувствует?

— Сочувствовать! В душе-то все сочувствуют. Но такие вещи, какие сказал, сделал ваш Скиаляпино, — не говорятся, не делаются.

— Он поплатится!

И они все жалели Шаляпина:

— Этому смельчаку свернут голову!

Мне страшно, — прямо страшно было, когда я входил в театр.

Сейчас…

Кругом я видел знакомые лица артистов. Шеф клаки, безукоризненно одетый, с сияющим видом именинника, перелетал от одной группы каких-то подозрительных субъектов к другой и шушукался.

Словно полководец отдавал последние распоряжения перед боем.

Вот сейчас я увижу проявление «национализма» и «патриотарства», которые так часто и горячо проповедуются у нас.

Но почувствую это торжество на своей шкуре.

На русском.

Русского артиста освищут, ошикают за то только, что он русский.

И я всей болью души почувствую, что за фальшивая монета патриотизма, это — патриотарство. Что за несправедливость, что за возмущающая душу подделка национального чувства этот «национализм».

Я входил в итальянское собрание, которое сейчас казнит иностранного артиста только за то, что он русский.

Какая нелепая стена ставится между артистом, талантом, гением и публикой!

Как испорчено, испакощено даже одно из лучших наслаждений жизни — наслаждение чистым искусством.

Как ужасно чувствовать себя чужим среди людей, не желающих видеть в человеке просто человека.

Все кругом казались мне нелепыми, дикими, опьянёнными, пьяными.

Как они не могут понять такой простой истины? Шаляпин — человек, артист. Суди его как просто человека, артиста.

Как можно собраться казнить его за то, что:

— Он — русский!

Только за это.

Я в первый раз в жизни чувствовал себя «иностранцем», чужим.

Всё был русский и вдруг сделался иностранец.

В театр было приятно идти так же, как на казнь.

Я знаю, как «казнят» в итальянских театрах.

Свист, — нельзя услышать ни одной ноты.

На сцену летит — что попадёт под руку.

Кошачье мяуканье, собачий вой. Крики:

— Долой!

— Вон его!

— Собака!

Повторять об успехе значило бы повторять то, что известно всем.

Дирижёр г. Тосканини наклонил палочку в сторону Шаляпина.

Шаляпин не вступает.

Дирижёр снова указывает вступление.

Шаляпин не вступает.

Все в недоумении. Все ждут. Все «приготовились».

Дирижёр в третий раз показывает вступление.

И по чудному театру «Scala», — с его единственным, божественным резонансом, — расплывается мягкая, бархатная могучая нота красавца-баса.

— Ave Signor[7]!

— А-а-а! — проносится изумлённое по театру.

Мефистофель кончил пролог. Тосканини идёт дальше. Но громовые аккорды оркестра потонули в рёве:

— Скиаляпино!

Шаляпина, оглушённого этим ураганом, не соображающего ещё, что же это делается, что за рёв, что за крики, — выталкивают на сцену.

— Идите! Идите! Кланяйтесь!

Режиссёр в недоумении разводит руками:

— Прервали симфонию! Этого никогда ещё не было в «Scala»!

Театр ревёт. Машут платками, афишами.

Кричат:

— Скиаляпино! Браво, Скиаляпино! Где же клака?

Когда Шаляпин в прологе развернул мантию и остался с голыми плечами и руками, один из итальянцев-мефистофелей громко заметил в партере:

— Пускай русский идёт в баню.

Но на него так шикнули, что он моментально смолк.

С итальянской публикой не шутят.

— Что же «король клаки»? Что же его банда джентльменов в жёлтых перчатках? — спросил я у одного из знакомых артистов.

Он ответил радостно:

— Что ж они? Себе враги, что ли? Публика разорвёт, если после такого пения, такой игры кто-нибудь свистнет!

Это говорила публика, сама публика, и ложь, и клевета, и злоба не смели поднять своего голоса, когда говорила правда, когда говорил художественный вкус народа-музыканта.

Все посторонние соображения были откинуты в сторону.

Всё побеждено, всё сломано.

В театре гремела свои радостные, свои торжествующие аккорды правда.

Пытки начались.

Прошло полчаса с начала спектакля.

Арриго Бойто, как на операционном столе, лежал у себя на кровати.

Звонок.

— Из театра.

— Что?

— Колоссальный успех пролога.

Каждый полчаса посланный:

— Fischio[8] повторяют!

— Скиаляпино овация!

— Сцена в саду — огромный успех!

— «Ecco il mondo[9]» — гром аплодисментов!

Перед последним актом влетел один из директоров театра:

— Фрак для маэстро! Белый галстук! Маэстро, вставайте! Публика вас требует! Ваш «Мефистофель» имеет безумный успех!

Он кинулся целовать бледного, взволнованного, поднявшегося и севшего на постели Бойто.

Всё забыто, маэстро! Всё искуплено! Вы признаны! Публика созналась в ошибке. Всё забыто! Забыто, не так ли? Идите к вашей публике. Она ваша. Она вас ждёт!

— А Мефистофель? — спрашивает Бойто. — Это не такой, каких видели до сих пор? Увидали, наконец, такого Мефистофеля, какой мне был нужен? Это Гётевский Мефистофель?

— Это Гётевский. Такого Мефистофеля увидели в первый раз. Это кричат все.

— В таком случае я завтра пойду посмотреть в закрытую ложу.

И Бойто повернулся к стене:

— А теперь, дружище, оставьте меня в покое. Я буду спать. Я отомщён.

@темы: интересности, Лучшие из лучших, музло побеждает зло!, жизнь

---

Баран дорвался до "Пробуждающей совесть"

Как всегда запал на злобного принца Дракана в противовес доброму котику Никодемусу. Ну и гифка с моментом, от которого у барана расплавилась к херам вся кровать

Собсна, сам фильм, если кто хочет посмотреть



gifyu.com/image/SluyQ
downloader.disk.yandex.ru/disk/ecc2d4c477dbf5fb...

АПД. Иххх, нет в мире счастья. Вместо термоядерного двухметрового гаденыша из первой части, во втором фильме невнятное рыжее цмо((

@темы: кино, Ах, эти синие глаза..., Йа муфлон!